«Всем к правлению колхоза!»
Антон Дмитриевич Жилинский, участник войны:
— Еще до войны мы уже знали, что она может начаться, так как по радио сообщали о взятии Чехословакии, Польши. Одни люди говорили: «Теперь на нас пойдет». У других было иное мнение: «Не пойдет — у нас договор, да и побоится Гитлер нас».
22 июня мы работали в поле. Видим: во весь опор несется на лошади председатель колхоза, пыль столбом за ним. Остановились, гадаем: что-то случилось, может кто-то умер или срочно в другую бригаду пошлет. «Война началась! Всем к правлению колхоза!» — крикнул председатель — и галопом в другие бригады. Идем, рассуждаем: к косовице не успеем с войны вернуться. А когда подошли к правлению, там все бегут, все плачут, поняли: беда пришла большая. На всех одна.
«Папа, ты почему плачешь?»
Зоя Сергеевна Попова, труженица тыла:
— Мне было 14 лет. Захожу с улицы в дом, отец стоит у репродуктора и плачет. «Папа, что случилось? Ты почему плачешь?» — «Война, дочка, началась война. Маму позови» — и навзрыд зарыдал. Я побежала искать маму, а уж вокруг все бегут к военкомату...
«А меня в этот день мама бросила»
Лариса Николаевна Загуляева:
— Наш детский сад, в который я ходила, а жила я тогда в Ленинграде, на лето вывезли на дачу. Через какое-то время детей почему-то родители стали забирать. За мной же никто не приезжал. Спрашиваю: «Почему меня не забирают?» Воспитательница сказала: «Потому что началась война. Твоя мама эвакуировалась с заводом в Новосибирск, а тебя не взяла с собой». Меня не война напугала, а то, что мама бросила. Я осознала ее предательство и начала громко плакать. Тогда все дети, которые находились рядом, тоже начали рыдать во весь голос. Этот мой собственный плач и плач других детей остался во мне на всю жизнь.
«И сейчас по спине мурашки бегут»
Евдокия Глебовна Телешенко, труженица тыла:
— Я окончила школу, семь классов, и мы с подружками поехали из деревни в город поступать в училище. Примеряли перед зеркалом наряды друг дружки, чтобы вечером пойти гулять по городу. Вдруг услышали по радио голос Левитана: «Началась война!» Он так тревожно говорил. Всего одну минуту, но у меня и тогда, и сейчас по спине мурашки... Мы, напуганные, собрали свои нехитрые пожитки и поехали к себе в деревню.
«Чтобы не увидели и не убили»
Дарья Ивановна Салова:
— Мы жили под Новосибирском, в деревне Луговой. Мне было тогда шесть лет. Я слышала слова «война началась, война, война», но как-то до меня не доходило, что это такое. У нас в семье фактически ничего не поменялось. Мой отец как работал машинистом на поездах, так и работал. На самом деле он до конца войны поезда водил на фронт с продукцией новосибирских заводов. Ходил, как говорят, под смертью, часто под бомбежкой бывал. Помню, бабушка у иконы все время молилась о нем. Бог миловал: отец не был даже ранен. Говорят, очень опытный был машинист. Но вскоре после войны умер от инфаркта прямо в кабине локомотива...
И вот в один день вижу: летят по небу, да так низко-низко, как туча, прямо над нашим домом много-много самолетов. Они закрыли все небо. Летели на запад, теперь думаю — к линии фронта. Возможно, эти самолеты отправили с Дальнего Востока на помощь Москве после сообщения Рихарда Зорге о невступлении Японии в войну. Стоял такой страшный рев, что меня охватил ужас! Стало страшно-страшно, и я тогда поняла, что такое война. Забежала в сенцы, забилась в угол и прикрылась какой-то тряпкой, чтобы меня не увидели и не убили.
212 тысяч человек были призваны в армию в 1941 году из Новосибирской области.
80 тысяч эвакуированных из Ленинграда принял наш регион.
1 850 гектаров зерновых, заменив девять комбайнеров, обработал к 29 сентября 1941 года мастер комбайновой уборки И. А. Многолетний.
Опубликовано в газете «Советская Сибирь» №25 от 22 июня 2016 г.
