Сергей Лейферкус нашел время, чтобы ответить на вопросы новосибирских журналистов и рассказал о новом спектакле и о своих взаимоотношениях с Онегиным и современной культурой:
– На такой большой сцене, как у нас, вам доводилось выступать?
– Вы знаете, на такой большой нет, честно скажу. Потому что я уже подзабыл тот момент, когда я приехал сюда, будучи ещё студентом. Помню, что огромный зал, огромная сцена, но всё-таки она поражает снова и снова, потому что такого вообще в мире нет, такой величины и зала, и сцены, и зеркала сцены особенно.
– Как вам у нас?
– Очень комфортно, спасибо огромное. Здесь работает замечательный коллектив, И вот за эти несколько дней, которые я здесь, я познакомился со многими замечательными певцами, с молодыми певцами. У нас отличные взаимоотношения, дружеские. Поэтому очень приятно. А это самое главное, когда приезжаешь в незнакомый коллектив! Самое главное, когда тебя окружают друзья и тёплые чувства, которые определяют именно тот современный театр, который должен быть в идеале, наверное.
– Скажите, ваша уникальная дикция, это от природы или это работа многолетняя?
– Это, наверное, многолетняя работа, потому что в консерватории, когда я учился, у нас была техника речи, чего во многих консерваториях уже не существует просто-напросто. Потом мне повезло, потому что, когда я был студентом третьего курса, меня пригласил в театр музыкальной комедии. А, как вы знаете, в музыкальной комедии надо и петь, и разговаривать. И очень много уделялось внимания именно подаче текста, дикции, произношению и так далее и тому подобное. И вот это, наверное, сыграло свою роль.
– Вы впервые поете Гремина? Что вы о нем хотите рассказать?
– Вы знаете, да, впервые. Наверное, Гремин все-таки на сцене очень счастливый человек, потому что он любит искренне, и его любят искренне тоже. Татьяна остается верна, поэтому это история трагической любви Онегина, Татьяны, Гремина, вот этот треугольник очень должен быть интересен.
Да, несколько изменена фабула произведения. Где-то какие-то слова изменены, где-то сделаны купюры, то есть, нет каких-то моментов, которые обычно в традиционной постановке «Евгения Онегина» существуют. Но если мы возьмём современную ситуацию, например, возьмём ситуацию, что, к сожалению, молодёжь перестала читать книги… Увидеть молодого человека с книгой сегодня — это большая редкость. Я помню, я ехал в автобусе в Петербурге, и напротив меня сидел молодой человек лет 17 и читал книгу. И я с удивлением стал смотреть на него – это было настолько необычно. Он поймал мой взгляд и говорит: «А вы не спрашивали себя, что я читаю?» Я говорю: «Интересно, что?». И это оказался томик стихов. Сегодня стихи, неважно, это Пушкин, Лермонтов или Маяковский, Есенин – это настолько редкое событие в жизни молодых людей, Поневоле удивляешься и восторгаешься этими людьми, которые продолжают познавать лучшее в мире искусство. Литература – это самое лучшее, что может быть вообще в нашей жизни.
Знаете, уже так сказать, это не шутка: спрашивают известную блогершу, как звали папу Александра Сергеевича Пушкина, а она не смогла ответить на этот вопрос. И поневоле ты понимаешь, что, наверное, современное прочтение спектакля и где-то переосмысливание каких-то моментов жизненных и сценических – а сцена это та же жизнь – они позволительны. И вот эта вот редакция, которую предлагает нам сегодня новосибирский театр, она имеет право на законное существование.
Кроме того, я уже говорил о Михайловском театре в Петербурге и то же самое я могу повторить о новосибирской опере, что здесь присутствуют очень красивые спектакли, без нотки пошлости, без того, к чему современная режиссура, увы, стремится. Потому что современные режиссеры озадачены только одной мыслью, чтобы о них говорили, неважно в каком контексте, Это должен быть скандал в их понимании. Здесь этого нет – и это очень отрадно.
– Это происходит и на Западе, и у нас?
– Увы, да. Это современное искусство. И самое главное, чтобы был скандал. Неважно, на какую тему. Это могут быть и голые тела и всё, что угодно на сцене. И это может быть и Кармен на станции метро, и в постановке «Евгения Онегина» карлик в холодильнике. Ну, всё, что угодно может быть…
То есть, к чему я это говорю? Руководство театра должно знать, что понравится публике, что хочет видеть зритель. Это очень важно. Мне кажется, что этот спектакль должен понравиться публике. Он, я повторяю, очень красивый.
– А вы сразу приняли приглашение принять участие в этой постановке?
– Нет, Вы знаете, то, что мне придется петь басовую партию, а я, в общем, баритон, всегда был баритоном, это меня останавливало. И я очень долго не давал Владимиру Абрамовичу Кехману своё согласие, хотя разговор сначала был о двух постановках: о традиционной в Михайловском и вот этой постановке, современном прочтении. Но здесь большую роль сыграла моя жена, которая меня уговорила принять эту постановку, это приглашение.
– Вы столько пели Онегина, что все про него знаете. Зачем он убил Ленского?
– Хороший вопрос. Дело все в том, что Онегин ведь не хотел убивать Ленского. И по правилам, существующим в то время, по правилам дуэли, она должна была быть отменена. Потому, что он нарушил все мыслимые и немыслимые правила. Он опоздал, это первое, а если противник опаздывал, то дуэль отменялась. Он привел в роли секунданта своего слугу. Это тоже было невозможно, потому что секунданты должны были соответствовать друг другу по социальному статусу. И третье, что самое абсолютно немыслимое, он обратился напрямую к своему сопернику.
Но я всегда говорю, что Ленского убивает не Онегин. Его убило мнение света. Поэтому тут вот эта трагедия…