«Сам я тамбовский. После войны мы жили на первом этаже, напротив летного училища и детского дома. В памяти осталось, как играл с детдомовскими ребятишками, отдал им свою игрушку. Мама говорит: «Ты куда дел игрушку?» — «Отдал, — говорю. — Да ладно, я обойдусь». Знал, что денег у нас в обрез, семья большая, шестеро детей. Папа воевал, и он в своей офицерской форме еще до 1948–1949 года ходил. Но мама меня не ругала. Такое отношение к людям даже у детей было — жалость к сиротам, которые без родителей остались.
Я водитель. До армии поработал на Нурекской ГЭС в Таджикистане, куда мои родители переехали. Потом армия три года, войска ПВО, там я начальника штаба возил. А вскоре после службы, в 1965 году, мы, пять парней, собрались и поехали на комсомольскую стройку — на Братскую ГЭС. Там собралась почти сплошь молодежь — средний возраст участников стройки был 28 лет.
Я работал на отсыпке трассы Братск — Усть-Илимск, 251 километр. Нас, водителей, человек пятьдесят. Вокруг тайга первозданная — кедр, пихта, сосна, ель. Просеку шириной 50 метров вырубали заключенные, типа свободных поселенцев. Им не больше пяти лет оставалось до освобождения. Работали мы до двенадцати, до часу ночи — со временем не считались. Да и что еще там делать? Развлечений никаких — тайга кругом. После работы всех забирали и приезжали в поселок Бадарма. Жили в бараках, спали в комнатах человек на двенадцать. Два ряда кроватей, посередке стол большой. Рядом бараки заключенных. Под охраной они не были, только утром и вечером их выстраивали на перекличку. Нам одинаковую спецодежду выдавали, только им шерстяную, а нам хлопчатобумажную и ватную.
В бараке я пожил несколько месяцев, а потом мой друг, тоже Володя, говорит: «Давай строить будем». Лесу-то навалом. Дорогу вырубали — бери сколько хочешь, никаких денег не надо. Вечерами мы ошкуривали бревна и прямо из кругляка построили домик пять на пять на берегу Ангары. Сначала вместе жили, потом второй начали строить. Мы уже с девчонками встречались, о семьях задумывались. Когда второй построили, я и женился. Потом на этом месте мост начали строить и заставили нас эти дома убрать. И мы увезли их в колонию.
Было ощущение причастности к большому делу. На Ангаре построен каскад ГЭС: Иркутская, Братская, Усть-Илимская, Богучанская. Когда первые агрегаты для Братской ГЭС привезли, прямо под открытое небо разгрузили — интересно! Приходили посмотреть. Не из-за денег я работал, хотя платили хорошо — 220–240 рублей получал. Можно было и больше, если бы захотел. Взрывники, которые тоннели прокладывали, по 500 рублей зарабатывали. Вообще, наше поколение, по-моему, так и воспитано. Не считались с трудностями, честное слово, работали, бывало, по 12–16 часов. Надо значит надо. В то время и на целину люди ездили по зову сердца. Такое было желание помочь стране после войны. Столько было разрушено населенных пунктов, все это дело надо было восстанавливать. О деньгах мало кто говорил.
В партию я вступил в армии, мне 23 года было. Подтолкнуло к этому то, что меня дежурный капитан наказал несправедливо. Два наряда объявил. Естественно, я отбыл, работу сделал, а на партийном собрании выступил и сказал, что необъективно он меня наказал. Естественно, ему на вид поставили. Вообще, именно на партийных собраниях, невзирая на чин, можно было говорить то, что думаешь. Сейчас разрыв между рабочим и директором громадный. Если возразишь и за себя постоишь, тебе скажут: не нравится — уходи. А раньше не сказали бы «увольняйся», а попробовали исправить.
Я всю жизнь защищал людей, которые не могли за себя постоять. Я пробивной вообще мужчина.Не верил, что возможно построить коммунизм. Потому что это общество идеальных людей. Чтобы воспитать такого человека, нужно не двадцать лет, а, может быть, два столетия. Это Хрущев заявил, что построим коммунизм к 1980 году, а мы даже социализм не построили до 1990-го. А не получилось почему… Наш народ войной не покоришь. Но по-тихому, идеологически... И вот уже деньги стали идолом. Капитализм — там деньги главное, а при социализме — человек.
Как я живу в современном обществе? Борюсь. На митинги хожу. Вот безлимитный проезд отстаивали — три месяца мы стояли возле администрации. Суд даже был, 500 рублей штрафа присудили. Против пенсионной реформы ходили на митинги, бились. Я пенсионер, но у меня дочь, сын. Свободы во времена моей молодости было больше однозначно. Можно было добиться справедливости.
Рано или поздно мы придем к справедливому обществу. Смотрите, в начале 2000-х комсомол, пионерию запрещали. Сейчас возрождаются эти движения. А в них воспитание именно справедливости, взаимопомощи. Общество не может существовать без вечных ценностей.
Когда женился, год у нас никаких конфликтов не было, а как дочь родилась, жена — раз, могла пять суток не разговаривать. Тоже стал: она мне говорит, а я молчу. И все, прошло. Клин клином вышибается. Стали считаться друг с другом. Когда с лаской к человеку обращаешься, он, глядишь, отмокает и прощает. Вместе 34 года прожили. А в 2003 году у нее случился инсульт. Сейчас я один.
Я однолюб. Дочь звонит: «Ну что ты один, женщин же много». Но… душа не лежит. Но мне не скучно. Младшая внучка, ей десять лет, говорит: «Деда, ты вообще ничего не понимаешь, ты не крутой. Ты, деда, по старым правилам живешь». Сидит в компьютере, в основном в играх. В смартфоне за перепиской время проводит, вместо того чтобы встретиться и пообщаться нормально. Меня это беспокоит. Человек меньше должен проводить времени впустую.
Жизнь моя, можно сказать, сложилась. Есть сын, дочь, зять замечательный, две внучки и правнук. И жизнь интересная. Собираюсь еще в Питер съездить к подруге. В этом году, может, вырвусь. Я два раза ездил. Но чтобы там хоть часть увидеть, надо месяца два. В прошлый раз в Эрмитаж утром вошел, вечером вышел — и только чуть-чуть посмотрел.
Опубликовано в газете «Советская Сибирь» №11 за 13 марта 2019 года
