Вы знаете, как обрусевают немецкие имена? Людвиг становится Лёней, а Фридрих – Фёдором. Иоганн превращается в Ивана, но остаётся собой: в обоих случаях это имя обозначает «Бог милосерден».
Иоганн Фридрихович Шнайдер стал Иваном очень давно. В Широком Яре все знают его как Ивана, и даже в паспорте у него пропечатано русское имя. А родился он не в России, не в Германии и даже не в Украине: в Советском Союзе.
Одесская область, деревня Найфельд. В переводе с идиша это «Новое поле». Кроме Иоганна, в семье было трое детей – старший брат Фридрих, младший Людвиг и сестра Анна. Жили дружно.
Воспоминания о раннем детстве у Ивана Фридриховича тёплые в прямом смысле:
– Нам всегда было тепло. Помню, как мы купались в речке и бегали почти голышом…
А потом пришла Великая Отечественная война, и возможность «тёплых воспоминаний» отпала сама по себе. Иоганну тогда было семь лет. Сейчас его речь тяжела, а слух слаб: вопросы я задаю через Антонину Григорьевну Федотову, с которой он живёт двадцать лет. Её голос ему проще услышать, даже ели мы говорим одинаково громко.
Большие расстояния, маленькие пайки
– Расскажи, как фашисты на велосипедах ехали, – просит Антонина Григорьевна. Из ответа я узнаю, что фашистов было много, и ехали они в райцентр.
Когда фашисты пришли в первый раз, они собрали всех евреев:
– Старых, малых – всех. Они раздевали их, убивали и складывали скирдами, а потом сжигали. Мы, мальчишки, смотрели на это издалека. Вонь стояла жуткая. Жалко было людей, жалко.
Большие промежутки времени в рассказе Ивана Фридриховича часто сжимаются до пары слов:
– Ну, а что потом… Потом пришли русские и угнали фашистов, потом фашисты вернулись и нас всех пешком погнали до самой Польши. Все мы в одних трусиках, босые. Еду нам в дороге совсем не давали, у кого какой кусочек находился, со всеми делились.
В Польше братьев и сестру забрали на работу, а Иоганна заставили пасти коров:
– Здесь меня голодом уже не морили, даже приносили кофе и маленький бутерброд на перекус. Жили мы под фашистами меньше года, а потом снова пришла Красная армия. Нас погрузили на поезд и отправили в Сибирь.
Золотые люди
В Ояш приехали в первый послепобедный декабрь. Отсюда семью увезли в Широкий Яр, где приезжим выделили три двора. В комнате, которая досталась Шнайдерам, жили ещё три семьи. На полу – солома, на ногах – немецкие деревянные туфли. Тёплой одежды нет. Зима, топить нечем. На следующий день новосёлы добираются до леса, чтобы наломать прутиков и топить печку хотя бы ими.
– Буран-не буран, а мы всегда считай что босые. Отец завязывал у нас на ногах мешки с соломой. Из еды на человека давали триста граммов хлеба. Мы побирались, чтобы не оголодать. По бумаге мы считались врагами народа, но простые люди нас никогда не обижали. Они в Сибири вообще золотые – ни в одном доме нам не отказали: кто кормил, кто на ночь погреться пускал, кто вещицу какую давал.
Мама, Флорентина Людвиговна, тогда топила печку в школе, а меня с одним калмыком и ещё парой людей отправили за Сарбоян, коров пасти, – делится воспоминаниями Иван Фридрихович, – это в пятнадцати километрах от тогдашнего нашего дома. Жили мы это время в землянках. Хлеб нам привозили раз в неделю, другой пищи не было. Приглядывал за нами инвалид войны – вдруг мы сбежим. А куда бежать?
В 46-м я начал на ферме работать, а брата с сестрой в Кемерово забрали. Отец и моя младшая сестрёнка, которая здесь родилась, умерли с голода. Я остался с матерью.
На ферме коров доил, с силосом и навозом возился. Через Обь за лесом ездили с парой коней. Потом молоко возил. Стройками занимался. Много времени конюхом работал. Леса вообще не было, мы прутья перемалывали и этим кормили зимой скотину.
Не враг
Антонина Григорьевна показывает мне протёртый на изгибах документ. На нём – печатные буквы: «Снят с учёта спецпоселения в январе 56-го». Это значило, что Иван и «по бумаге» больше не враг народа, что его семье можно вернуться домой. Может, они и вернулись бы, но на дорогу не было средств.
– Мужиков на селе мало было – почти всё мальчики да старики, поэтому женщины часто просили меня чем-нибудь помочь. Без мужской силы дома плохо, а у меня силы хватало на то, чтобы даже коня поднять. В то время я стал работать с лошадями, а потом и вовсе конюхом стал. Лошадей я полюбил, потому что они меня кормили. Всё заработанное я долгое время отдавал матери.
– На восемьдесят лет ему даже подарили статуэтку в форме лошади, - Антонина Григорьевна повернулась в сторону шкафа. На единственной открытой полке стоит та самая статуэтка, а за ней – часы и фотографии. На самой крупной запечатлены родители Ивана Фридриховича, красивые Флорентина и Фридрих.
– А есть ли какой-то способ быстро расположить лошадь к себе? – я прошу Антонину Григорьевну повторить вопрос Ивану Фридриховичу.
– Чтобы с лошадью ладить, нужно её кормить, любить и ласку давать. По характеру все кони разные. Был у меня конь, который разрешал мне посадить ему на спину кого-то, но без меня и близко к себе их не подпускал. Другая лошадь и своего хозяина кусать будет, а попробуй его поймать – придётся петлю на шею закидывать. Есть и ласковые коняшки. Это, вообще, животина умная. У меня был мой личный конь, самый любимый. Слушался меня, где поставлю – там и будет стоять, не уйдёт. А крикну «Яша, иди ко мне», – так сразу идёт. Яшкой звали.
Семья
Антонина Григорьевна приехала в Широкий Яр в 74-м.
– Тогда полшколы ребятишек ходили к Ивану Фридриховичу на ферму. Он научил их шить уздечки, и у каждого ребятёнка был свой конь.
Впервые женился Иван Фридрихович ещё в 55-м. Его сына и старшую дочь я уже не учила, а две младшие были моими ученицами. Преподавала я в школе химию, биологию и сельхозтруды на пришкольном участке. Вот, посмотрите, это Ольга, – говорит Антонина Григорьевна и листает вручную оформленный альбом, – она в Болотном работает. Вот сын, а вот – внук. Случилось несчастье, и он умер. А это старший брат, он умер уже в Германии. Здесь был передовым трактористом. Вот дочка Лена, она в городе живёт с ребёнком-инвалидом. А вот Света, она тоже в городе.
– Иван Фридрихович, а как вы воспитывали своих детей?
– Их государство кормило. А я что: утром брал их под мышку и нёс в ясли, а вечером наоборот.
– Младшей дочке он сделал домик из дерева: ставил его на сани, а пока они с лошадкой ехали, Света в этом домике сидела. Там даже двери закрывались, Света была как принцесса.
Вторая жена у Ивана Фридриховича умерла. А когда он разошёлся с третьей женой, то стал жить один. Но у него было много детей, а у меня – одна дочка. В 2000-м муж умер. Зятева мать мне и говорит: «Сходитесь с Иваном». А я и не планировала ничего такого, да так получилось. Мне тогда было шестьдесят лет. В июне уже двадцать лет исполнится, как мы вместе живём.
Я к его детям отношусь как к своим, а он по-божески относится к моим внукам. Внучке, вот, помогал. А ещё мои две внучки – это дочери его племянника.
Вместе проще живётся
– Вдвоём проще, – говорит Антонина Григорьевна, – дед у меня очень трудолюбивый. С любым делом может справиться, хотя и безграмотный. Мы баню строили вместе, да она сгорела. В 16-м году у нас пожар был, в самую метель. Сгорела входная дверь, всё внутри дома расплавилось или закоптело. С тем, что сейчас в доме есть, нам дети и внуки помогли в основном. Ещё соцзащита помогла и депутаты Законодательного собрания НСО – Тырина с Николаевым. И сёстры мои, и школьный коллектив помогал, да и просто добрые люди. Для физического труда нанимали кого, либо со своими трудились. Посуду я отмыла. Мы ею не пользуемся, но выкинуть не могу – жалко.
– А что он делает для души?
– Мне кажется, что стройку и животных он любит больше всего, – говорит Антонина Григорьевна. Кухонные дела, в основном, лежат на ней, но Иван Фридрихович готовить тоже умеет.
– Я же из школы только шесть лет назад уволилась, на пенсии ещё двадцать лет проработала. Как бы поздно из школы ни приходила, а ужин всегда был горячим. Я у деда спрашивала всё: «Ты откуда знал-то, во сколько я вернусь?» Сам он больше всего любит, когда я вареников с творогом налеплю или испеку что-нибудь. Когда у меня много получается наготовить, он на мотоблоке к Людмиле Богачёвой едет. Ну или пешком относит, если зима. Людмила – моя коллега, а ему она как дочка, мне кажется.
Пока мы разговариваем, кошка сладко потягивается на кровати. Судя по всему, она явно довольна жизнью.
– Дед подобрал Мусю на улице и относится к ней, как к ребёнку. У нас сейчас будни проходят медленно, и делаем мы всё медленно. У меня позвоночник болит, хожу согнувшись. Слива у нас нет. Воду после посуды и умываний дед каждое утро сам выносит. Если у меня с давлением плохо, скажет: ляг, лежи. Но я лежать не умею. В декабре мне восемьдесят исполнилось, а забот не убавилось. Хороший у меня дед, – говорит Антонина Григорьевна и хочет достать его юбилейные медали: их вручили на 75 и 80 лет Новосибирской области.
Третьего июня Ивану Фридриховичу исполнилось 87 лет. Кисти рук у него большие, как кувалды: кажется, что в них до сих пор много силы. Такими их сделал труд. И пусть в его жизни случилось немало страшных событий, и пусть лёгкой её ни в коем случае не назовёшь, но… Бог милосерден.
Самые интересные материалы сайта за все годы объединены в рубрике «Лучшие материалы VN.RU».
