Миловидица
Накануне первого праздника весны я отправился в мартовские полесья за букетом. За цветами? За цветами пока ходят на базар. И сплошь все станции метро, все переходы охвачены сейчас, словно пожаром, неистово страстным заревом гвоздик, роз и тюльпанов.
Через час я вышел на безлюдной остановке. Еще полсотни минут, и я встаю на одном из отрогов Салаира, перед березовым распадком, у водораздельной крутизны.
Где-то
«Сгинь! Сгинь!« полунасмешливо шепчу я.
Я стою у северной кромки плато. И километров за пятнадцать от меня в зыбком мареве горизонта прячется гребень другого водораздела. А между ними дивная страна заснеженных еланей и полей, синие чаши распадков, белые шеломы редких стогов у опушек, запредельная чистота березняков, осинников и овражного чернолесья в золотой штриховке тростников.
Передо мной, почти сразу за носками лыж, срывается вниз снеговая круча, а потом, обессилев в склоновом густолесье, постепенно выравнивается и смыкается с днищем оврага.
Метрах в пятидесяти по взгорью, почти на уровне глаз, видится мне березовая вершина в странной для сезона зеленоватой подсветке. Такой она бывает перед роспуском первой листвы. Но внешний эффект прост и бесхитростен. Его подстроила осина, укрывшись за березовую крону и «нарисовав» вокруг нее зеленый ореол.
А я благодарен зимней осине за ее оптимистический, жизнеутверждающий колорит, за скромность и непритязательность. Особенно хороши молодые осинники, когда зелеными рядами, словно новобранцы в только что выданных гимнастерках, они стоят вдоль дорог и опушек,
Но благодарность, признательность это одно. И совсем другое вечное восхищение, а порой и поклонение. Именно такие чувства неизменно вызывает во мне береза. Она мила мне и на майских празднествах жизни, и в октябрьское лихолетье, под дождем и снегом, на луговой опушке и в кочковатой согре.
Но ничто не может сравниться с великолепием инистой березы, когда видится она созданием неземного, фантастического искусства. И нет у нас больше дерева с такой же щедрой раскидистостью кроны и лебединой нежностью ветвей.
А рядом со мной, как по заказу, именно такая красавица. И тончайшая кисея нижних ветвей касается сугроба, и даже полощет в нем загорелые «пальчики» тычинковых сережек. И каждая веточка воплощение женственности, изящества, грациозности. Разве не просится подобное совершенство в наш мартовский букет? Я бережно срезаю несколько концевых ветвей и не скрываю досады: да, запоздал, не успеют они к празднику порадовать сокрытой сейчас в листовых почках зеленью, не успеет двоеперстие коричневых сережек обернуться золотыми подвесками
Древние русичи называли весну миловидицей. Да, зорким поэтическим видением обладали наши далекие родичи. Миловидица!
Но мой букет пока еще скромноват. И по звонкой облицовке чарыма, по звездным сугробам я скатываюсь вниз к притихшим заставам чернотала, к молчаливым вербникам и светлоликим калинам. Я должен найти их первые цветы предвесенья, да пусть не цветы, хотя бы завязи! Какое
А мой букет практически готов. На обратном пути я дополню его кедровой веточкой, в центр помещу гроздь калины и домой. Обернувшись, я кланяюсь дорогому мне миру и влюбленно оглядываю его. До новых встреч, Миловидица!