В 80-е годы на страницах «Вечерки» появлялись новые, «непаханые» темы, журналисты анализировали события, происходящие в регионе и стране. Газета преображалась: остались в прошлом жирные черные линейки, появились новые рубрики, например страничка сатиры, и многое другое. В нескольких районах Новосибирска были созданы общественные приемные «Вечерки», а заочные встречи у «прямого провода» редакции с руководством города, экспертами по горячим вопросам могли продолжаться по нескольку часов.
Каким запомнили Василия Блиновского его коллеги и друзья? Юрий Белоусов, шеф-редактор издательского дома «Советская Сибирь», начинал свой журналистский путь именно под руководством Василия Александровича.
Собирать деньги — неправильно
— Василий Александрович пришел в «Вечерку» из «Советской Сибири», где замещал главного редактора. Его появлению предшествовал конфликт в редакции — творческие люди не сошлись характерами, и Блиновский оказался идеальной фигурой, чтобы помирить коллег. С одной стороны, мягкий, добрый. Никогда ни на кого не кричал, не строжился. Но, если считал что-то важным и необходимым, стоял до конца — переубедить его было невозможно. Постепенно конфликты сошли на нет, тлеющая вражда погасла, и победила дружба. Есть несколько моментов, которые особенно запомнились. Так, Василий Александрович считал, что собирать деньги на дни рождения сотрудникам редакции неправильно, ведь есть профсоюзный резерв. Он объявил борьбу с поборами в коллективе, и коллеги его поддержали. Еще Блиновский всячески поощрял молодежь. Я пришел на работу зеленый, неопытный, и он очень тепло меня принял! В советское время жилье выделялось по квотам, и редактор «ВН» старался как-то влиять на этот процесс, помогать молодым журналистам решать квартирный вопрос, обустраиваться в городе. Характерно, что самого Василия Александровича всегда тянуло к сельской жизни. «Вечерка» — это все-таки была не сельская газета, и во время обсуждения материалов на планерках это чувствовалось, но наш редактор всегда держал журналистов в курсе того, что происходит в полях. Считал, что сотрудников иногда очень полезно отправлять на морковку, чтобы они ощутили близость к земле.
В 1988-м Василий Александрович сдал свой пост Игорю Николаевичу Соснину. А спустя десяток лет коллеги узнали, что третий редактор «Вечерки» — автор теплых лирических стихов…
Каким он был для родных и близких
Воспоминаниями поделилась Ирина Полищук, дочь Василия Блиновского:
— Папа спас свою младшую сестру, когда та задыхалась от угарного газа, — вынес ее на свежий воздух и оказал первую помощь. Это случилось давно, когда мой отец и его сестра были детьми и их семья жила в своем доме. К сожалению, подробностей я не знаю, но тетя говорила, что он подарил ей вторую жизнь.
Папа был довольно вспыльчивым, эмоциональным человеком, но при этом очень заботливым, порядочным и честным! Работа для него всегда была на первом месте, особенно на пике журналистской деятельности.
Помню два периода, когда отца посещала муза и он «запойно» писал стихи. Всю ночь сидел за столом, горела настольная лампа. Когда он спал? Как потом работал? Не знаю. Мог по полгода писать вот так, взахлеб, а потом годами — ни строчки. Потом я находила квитанции из редакций журналов, где он печатался и откуда присылали гонорар. Где-то и сейчас еще лежат эти пожелтевшие листочки. Вышли в свет два его поэтических сборника — «Синие ливни России» и «Колея».
Отец был настоящим книгоманом. Не могу сказать, что он выделял кого-то из писателей, просто «проглатывал» книги, которые ему нравились. Особенно исторические романы. Есть у него даже стихотворение о том, как он однажды зашел в «Книжный мир» на площади Ленина с десятью копейками в кармане, чтобы купить книгу. Это не выдумка, это реальный случай, причем в стихотворении — весь он, вся его страсть к чтению. Кстати, мамина мама Федора Лукьяновна Колесникова жила с нами, и отец научил ее читать. В возрасте семидесяти лет бабушка освоила грамоту и перечитала всю папину библиотеку.
Среди других увлечений отца — зарядка. Его регулярно можно было увидеть с эспандером. Как только осень, начинал готовиться к подледной рыбалке: мормышки, крючочки в каждой комнате... Палатки шил из целлофана. Бывало, залезет в палатку, посидит, а потом опять что-то перешивает. В детстве я ждала отца с рыбалки больше, чем новую серию «Ну, погоди!». Папа приходил, доставал из-за пазухи холодное вареное яичко в хлебных крошках и давал мне. А яичко-то — «от зайчика»! Понимаете?
Русское поле было его любовью
— Помню, идем за грибами, а он мимо полыни пройти не может, — продолжает вспоминать Ирина Васильевна. — Отец был небольшого роста, но ладонь — мощная. Срывает полынь, разминает, вдыхает аромат... Есть у нас фотография времен папиной молодости, где он в пшеничном поле. Это был его любимый снимок.
Еще запомнилось, что отец никогда не ругал за оценки. Никогда! Подружки мои боялись домой идти, а мы не боялись. Даже иногда пользовались его добротой. Как двоечку получишь, по улице носишься, смотришь — отец с работы идет. Сделаешь грустное лицо. Папа подходит: «Что, дочь? Двойку получила?» — «Да…» Он погладит по плечу: «Давай, не получай больше, старайся!» И побежишь дальше. Но со временем все его дети получили высшее образование. Потом, когда мой ребенок учился в школе, я тоже старалась делать как папа: расстраивалась, когда получал плохие оценки, и радовалась, когда его портрет висел на Доске почета, но никогда не ругала.
Отец и мама, Зинаида Алексеевна, прошли вместе долгий путь, вырастили троих детей — мою старшую сестру Людмилу, брата Михаила и меня. Конечно, за эти годы разное бывало, но он маму всегда очень любил! Из-за болезни мама первая стала нуждаться в помощи, и именно отец начал за ней ухаживать. Даже ревновал нас к ней: все хотел сам, сам сделать. 27 октября 2018 года у папы и мамы была 68-я годовщина совместной жизни, а 29 октября отца не стало.
Галчонок
Запыхавшись, с улицы девчонка
(На лице написано — беда…)
Чуть живого принесла галчонка,
Выпавшего где-то из гнезда.
Весь в пыли, падением помятый,
Был птенец ужасно некрасив.
И отец, в тот первый миг, понятно,
Недовольно глаз на них скосил.
И стояла робко у порога —
Вот сейчас, хоть нет в нем, знает, зла,
Скажет ей отрывисто и строго,
Чтоб птенца обратно отнесла.
Над страданьем жалкого комочка
Слабенький протест ее плеча.
И отец, понявший сердцем дочку,
Против ожиданий, промолчал.
Не было заботливее няни.
Но птенец нахохлившись сидел.
Несмотря на все ее старанья,
Он не пил и ничего не ел.
До ночи, помочь пытаясь птице,
Возле нее девочка была.
Не хотелось ей в постель ложиться,
А легла, уснуть все не могла.
А когда немного рассветало,
Увидал в волнении отец —
Девочка с постели тихо встала
И пошла туда, где был птенец.
И надолго он потом запомнил —
Так же тихо шла она назад.
Но теперь был до краев заполнен
Безутешным горем детский взгляд.
Любитель поэзии
День плескался в весенней купели,
В голубой воде солнце гасил.
У меня в куртке десять копеек.
И решил я зайти в магазин.
Там, где тополь на ветви свет нижет,
Где проспект весь расцвечен людьми,
На одном из домов вижу: «Книжный…»,
Рядом с ним необъятное «…мир».
Для меня магазин этот — сказка.
Через миг с видом смелым ступлю
В этот мир с затаенной опаской,
Что едва ль что сегодня куплю.
Захожу, отразившись в витринах,
Устремляюсь в заполненный зал.
Всюду книги, плакаты, картины,
Разбегаются просто глаза.
Я давно хорошо уже знаю
Тут один незаметный отдел.
Будь семья не такая большая —
Сам себя у него бы раздел.
Шапку б снял, и пальто, и перчатки,
Продавщиц удививши — тихонь.
Я б сказал: «Дорогие девчата,
Мне на все это дайте стихов».
О таком мыслю даже с подъемом,
Хоть страстям не могу потакать.
С полки книжку беру пообъемней.
А в кармане лишь два пятака.
На страницы гляжу, как воришка,
Где же сразу стихов столь прочесть!
С неохотой кладу эту книжку
И другую беру. Будто честь
Оказал, даму с лошади спешив.
Сам, украдкою, снова в листы.
Пробегаю, читаю неспешно.
И глядишь — прочитал целый стих.
Но утехи в таком чтеньи сколько?
Мельтешат пред глазами слова.
Так читать стихи то ж, что по колкам,
На лугу ли цветы в спешке рвать.
Неохота с пустою рукою
Уходить. Тонкий сборник — мечта…
Наслажденье то это какое —
По проспекту идти и читать!
Новый томик в руке мрачно взвесил,
Полистал и хотел отложить…
Нет, постой, нахожу — «Цена 10
коп.». Теперь можно жить!
У крыльца зданья в жаркую пляску
Цыганенком пустилась капель.
Как котенок, льнет солнышко с лаской.
И в душе моей бодрый напев.
Я плачу в кассу десять копеек.
Не до разных теперь мне стихий.
Я иду. Я не слышу капели.
Я иду и читаю стихи!
Опубликовано в газете «Советская Сибирь» №50 от 12 декабря 2018 года
