Подкидышами не были

Население нашего детского дома было всегда в пределах одной тысячи ребят от 2-х до 18-ти лет. Это был многонациональный коллектив всех наций нашего Союза, и более того, были китайцы, корейцы, словаки, поляки, так как дети войны поступали со всех концов и из-за его пределов. Очень много было чеченских детей-сирот. Мы понятия не имели делиться по нациям, была одна большая и дружная семья.

После смерти Сталина, когда чеченцам дали «добро» на возврат в Чечню, а их было очень много в Казахстане, над чеченскими ребятами нависла беда. Вдруг у них стали появляться родственники, которые всякими путями, чаще обманом, старались забрать ребят, чтобы увезти в Чечню. Как потом мы узнали, наши дети попадали в рабство. Девочек в юном возрасте продавали за калым. Когда приезжала к конторе машина, директор вызывал к себе того, на кого пал выбор. Дети не хотели уезжать, плакали, прятались под кровати, а мы как могли их скрывали. Кого-то мы отстояли, и они окончили школу и ушли в самостоятельную жизнь. А кто-то стал жертвой лжеродни.

Была у нас хорошенькая Нуржан, лет 12-ти, за ней приезжали много раз, мы всей оравой ее отговаривали, не отпускали. Она долго сопротивлялась, так как не знала тех, кто за ней охотился. Но потом ей стали привозить подарки, гостинцы, и однажды, в очередной приезд «липовой» родни, она уехала с ними. Это было осенью, а следующим летом нас повезли на областную спартакиаду, по дороге сделали остановку в Темиртау. Возле рынка мы случайно встретили нашу Нуржанку, которая стояла худая, грязная, оборванная, ужасно повзрослевшая и продавала семечки. В то время это было для нас такой редкостью. Увидев нас, она разрыдалась, рассказала, что ее заставляют работать, бьют, в школу не ходит. Нам всем было больно на нее смотреть, она была нам сестренкой по жизни, по сиротской судьбе. Было страшно за нее. Но мы уже ничем не могли ей помочь.

В наш детский дом часто подбрасывали детей. Однажды ранним зимним утром уборщица нашей детдомовской конторы обнаружила в углярке младенца, завернутого в тряпье. При нем была записка, что зовут его Женей. А вот фамилию ему дали уже спасатели, окрестив его Неизвестным. Он оказался счастливчиком. Когда в наш детский дом приезжала правительственная комиссия, его на руках держал сам Каганович. Мы все ему завидовали чисто по-детски даже сильней, чем тем, у кого находились родители, что случалось очень редко.

Все мы знали: неизвестный — значит подкидыш. Он у нас был не один. Но мы жили все весело, дружно, интересно, и все вместе и по отдельности дорожили друг другом. Это надо видеть, словами трудно передать. Нам завидовали в поселке дети, жившие с родителями. Война отняла у нас родителей, но наше сиротское детство скрашивали наши заботливые воспитатели. Они делали все, чтобы мы не чувствовали себя сиротами. Нет, мы были не сиротами, мы были воспитанниками и этим гордились.