«Не вспоминать войну — и вам, и мне — это преступление. Беда нашей страны в том, что мы пинаем свое прошлое, пинаем свою страну. Не все, а некоторые люди. И пинают они тех, кто в 17 лет надел шинели. Они назвали их плохими советскими солдатами. Я не буду эту фамилию произносить, его уже нет в этом мире, но никто из правительства не одернул его за эти слова. И даже больше — он награжден орденом, премией за гуманитарную миссию. Это политика государства — прошлое должно быть предано анафеме. Как будто люди, которые жили тогда, — ничто. И делают это те, кто у власти. Недавно я был удивлен, даже поражен: впервые за все время по телевидению о Советском Союзе хорошее сказали. Но это исключение. Как правило, о прошлом или плохо, или ничего».
В Сталинградской операции принимал участие и житель Новосибирска — кавалер ордена Красной Звезды Михаил Мезин. Мы встретились с ветераном в дни юбилея начала контрнаступления наших войск, которое привело к перелому в войне, и накануне дня рождения героя. Михаил Алексеевич рассказал нам о прошлом и настоящем — о том, как защищал Родину, о послевоенном Новосибирске.
До войны 17-летний Миша Мезин работал в Казани на заводе пишущих машин. Когда стал нормировщиком, узнал: предприятие выпускает головки к минам. Шел 1940 год, Советский Союз готовился к войне, и утверждение обратного ветеран не разделяет.
Вот таким был наш герой в юности, до войны (на фото Мезин справа). Фото из архива Михаила Мезина
— Как правило, все сводят к тому, что не был построен второй рубеж, — говорит Михаил Алексеевич. — Разве в этом заключается обороноспособность государства? Сталин в 1930 году сказал: «Мы отстали от других стран на 50–100 лет. Если за 10 лет не догоним, нас сомнут». Народ смог это сделать. Сколько было построено авиационных заводов, создано других предприятий! В 1941 году производство стали в три-четыре раза превысило показатели 1913 года. С началом войны эвакуация заводов шла по заранее подготовленному мобилизационному плану. Да и 17–18-летние, пришедшие тогда в армию, были подготовленными. В школе мальчики сдавали нормативы на «ворошиловского стрелка», девочки обучались на санитарок. По всему видно, мы готовились к войне.
«Как всегда у русских»
О начале войны юноша услышал по радио, находясь на заводе. На предприятии сразу провели митинг, после него началась массовая запись добровольцев.
— Нас, молодых, не записали, сказали, что еще рано. Я был несовершеннолетним, у меня была бронь. Ушел на фронт тайком, через горком комсомола, даже не рассчитался на заводе. Почему так решил? Все шли. Раз напали на нашу страну, значит надо защищать. Патриотизм был огромный, как у русских всегда: в России никогда не было наемной армии. На вокзал меня провожала мама. В пути, на станции Вятские Поляны, я отправил ей открытку. Она ее сохранила, на открытке штамп — 30 ноября 1941 года.
— Страшно было на фронте?
— Когда человек идет в атаку, он не понимает, страшно или нет. Когда ты лежишь в блиндаже и снаряд разрывается, тебя прошивает с ног до головы. Первое время необстрелянные боялись — каждый думал о жизни. Но подчас теряешь чувство самосохранения, и другие люди становятся для тебя важней, чем ты сам, и ты их спасаешь, а не себя.
Война всех меняла, говорит Михаил Мезин, причем в лучшую сторону. Сплачивала, сближала, выковывала коллектив, учила взаимовыручке. Люди зависели друг от друга и стояли друг за друга.
— Ведь ты с ними из одного котелка ешь. Читал где-то, что офицеры ели тушенку, а солдатам не давали. А я из одного мешка с офицерами сухари ел. Да и сам потом офицером стал и ел то же, что и солдаты. Да, не бывает войны без голода, как не бывает без крови. Порой доставить провиант просто невозможно. Помню, на Северо-Западном фронте в апреле снега было вот так, по горло. Начал таять — ни пройти ни проехать. Старшина берет людей — и пошел. Так ждали мы от них не сухари, а патроны. И тащили их они на горбу. Но я, например, не помню, чтобы голодал. Конечно, питание резко изменилось под Сталинградом — дороги были. Хлеб был вместо сухарей, и хотя бы раз в день горячая пища обязательно. А когда от Сталинграда начали наступать, кухня за нами не успевала. Питались тем, что у противника отбили.
Первая открытка с фронта в ноябре 1941 года
В бою под Сталинградом, в ноябре 1942 года, с Михаилом Мезиным произошел интересный случай: он увидел, как в него, лежащего на земле, летит трассирующая пуля. Понятно, что во времени это миг, но сознание человека запечатлело этот момент, хотя увернуться было нельзя. К счастью, пуля попала в карман, в котором лежали патроны. Разорвалась и осколком ранила бедро.
— Вернулся я в траншею. Санитар вытащил осколок, забинтовал. Я остался в строю.
«Ё-моё, я ранен...»
Большим событием для наших и врагов стало вступление в бой «катюш».
— Во время маршей, которые совершали тогда до линии фронта, мы впервые услышали, как стреляли «катюши», — вспоминает ветеран. — Все упали на землю, в том числе и я! А ужас, какой испытали немцы, не поддается описанию. Не все это знают, но наше правительство в 1942 году вело переговоры — пыталось прекратить войну. Германия не согласилась. Переломный момент в ходе войны наступил под Сталинградом, а когда под Москвой разбили фашистов, весь мир понял, что войну Гитлер проиграл.
— Чего на фронте хотелось больше всего?
— Чтобы кончилась война. Комфорт, какие-то радости жизни, удовольствия — все стало неважным. Мы готовы были терпеть любые лишения, только бы прогнать врага с нашей земли. В 1942 году меня ранило, я пришел в себя и думаю: «Е-мое, я ранен, а ведь война скоро кончится...» Расстроился, что не успею что-то еще сделать для победы. Ранение было тяжелым. Оба мои ранения были тяжелые...
Второе ранение случилось в Донбассе. Михаил Алексеевич долго лежал в госпитале под Пензой. Апрель 1943 года, весна, солнце, птицы поют, как будто нет войны. Главным хирургом была женщина в летах, в свободные от операций время она руководила идущими на поправку бойцами, высаживающими овощи в огороде больницы.
— Самым замечательным событием в конце 1943 года стал приезд мамы, — со слезами на глазах говорит Михаил Алексеевич. — Она просто летала от счастья, что после длительного пребывания на фронте, двух ранений я остался жив, относительно здоров, да еще офицером стал. Когда я проводил ее на поезд, долго не мог прийти в себя. А ведь мне уже было около 20 лет.
— А как вы узнали об окончании войны?
— День Победы я встретил в Ростове-на-Дону. Один из радистов услышал по радиоприемнику сообщение в 4 часа утра и разбудил меня. Мы никому ничего не сказали — боялись в это верить! Но это оказалось правдой. Народ ликовал. Большего в жизни человеку не надо. Значит, все останутся живыми! Так закончилась моя Великая Отечественная война.
«Город выглядит так, будто хозяина нет»
— Михаил Алексеевич, когда вы впервые оказались в Новосибирске?
— В июле 1945 года. За Каменкой был Дом офицеров, там находилась школа связистов, куда я попал командиром взвода. Новосибирск в то время был убранный, ухоженный. Настроение у людей было приподнятое. Наши офицеры жили на квартирах, и никто не брал с них деньги. Мы много ходили в театры — «Красный факел», оперный. Они были битком набиты народом. Однажды я не нашел места даже на галерке.
В Новосибирске пробыл недолго, меня направили в Грозный. И снова здесь оказался почти через 70 лет, в 2014 году. Я увидел: город — как кладбище, все загорожено. Грязь. Жилые дома строят рядом с высоковольтными линиями. Город выглядит так, будто хозяина нет. Это очень печально.
— В Германии оказались уже после войны?
— Я служил в ГДР с 1959 по 1965 год. Младшая дочь родилась там, а старшая училась в школе до третьего класса. У нее остались очень светлые воспоминания — все красиво, чисто, солнечно. Там Светлану приняли в октябрята, и она шла по улице, распахнув свой плащик, гордо выпятив грудь.
— Как общались с немецкими военными?
— Ходили к ним на приемы, а они к нам, торжественные собрания проходили совместные. Но они такие: сколько пригласили человек, столько бутербродов будет на блюде. А мы до отвала накормим, еще и с собой дадим. Пили они намного больше наших, пока все бутылки не опустеют. Это сказки, что русские много пьют. Видимо, дурная слава о нас связана с нашей открытостью. Нередко офицеры женились на немках. Один полковник-разведчик мне говорил: «Если бы после войны разрешили нашим солдатам жениться на немках, Германия стала бы российской».
— Говорят, что имеем — не храним, потеряем — плачем. Что надо хранить?
— Любовь. Ко всему. К окружающему. Если бы друг друга любили, уважали, мир был бы другой. Что сделали со своей же страной? Мое поколение помнит хорошие времена, может сравнить. Было легко жить, дышать, улыбаться. Ничего этого не стало. Я читал программу Даллеса — план, как победить СССР без войны. Все пункты выполнены. Беда в том, что разрушено почти все, что было достигнуто. Многие не понимают, что наше государство все еще держится на достижениях прошлого, в которое плюют. И страшно то, что разрушение продолжается. А нам бы всем, и в особенности тем, кто наверху, осознать: это наша Родина. Ее надо любить, защищать, созидать. Это наша ответственность перед теми, кто до нас это делал, и теми, кто будет это делать после нас.
