Поверь на слово — сэкономишь время

В своём творчестве известный драматург Владимир Гуркин придерживается совета, который ему давным-давно дал один добрый человек

Владимир Гуркин родился в Черемхове Иркутской области. В 1967 году поступил на актерское отделение Иркутского театрального училища, потом был ТЮЗ, служба в армии, снова ТЮЗ… Восемь лет играл на сцене Омского драматического театра. В то время и пристрастился к драматургии. Первая же пьеса «Любовь и голуби» (это было начало восьмидесятых) имела небывалый успех — прошла и идет в десятках театров страны и зарубежья, став поистине народным кино. В 1984 году Гуркин был приглашен в литературную часть «Современника», а в 1993-м — во МХАТ им. Чехова. Кроме «Голубей», написал пьесы «Зажигаю днем свечу», навеянную судьбой Александра Вампилова, с которым Гуркин общался в иркутский период студенчества и актерства, а еще «Плач в пригоршню», «Золотой человек», «Ходит по полю медведь…», «Прибайкальская кадриль», киносценарий «Хоровод»… Нет, слишком долго и длинно перечислять все, что вышло из-под пера Владимира Павловича. Остановимся на том, что сегодня в репертуаре Новосибирского академического молодежного театра «Глобус» его пьеса «Саня, Ваня, с ними Римас». О ней — точнее, о ней тоже — интервью корреспондента «ВН» с Владимиром ГУРКИНЫМ.

История жизни людей, которых знал

— Владимир Павлович, тема войны в вашем творчестве неожиданна для зрителей, знающих вас как автора пьес лирических, ироничных…

— Вообще-то, написать о войне мне хотелось давно. Отдать таким образом долг памяти родичам: дедам и бабкам, которые прошли через войну. Один мой дед погиб под Сталинградом и похоронен в братской могиле под Волгоградом. Другой отвоевал сначала в партизанском отряде, затем на Белорусском фронте, дошел до Берлина, а потом вернулся домой и умер в начале 70-х. Что до бабушек, то одна умерла во время войны, вторая почти вместе с дедом. А тут случай, можно сказать, подтолкнул. Журнал «Современная драматургия» объявил как-то конкурс пьес к 50-летию победы в Великой Отечественной войне. Я войны не знаю, врать не хотелось. Вот я и решил: раз не могу съездить на могилу, то напишу историю их жизни, которую собрал из рассказов дяди Вани (мы его почему-то дядей Ваней звали, хотя он был Петром), бабы Шуры, мамы, а также из сохранившихся писем. В пьесе даже имена реальные. Я только имя мамы изменил, потому что она жива, слава Богу. Хотя «Саня, Ваня, с ними Римас» — не про войну. Эта пьеса про любовь. Про то, как люди жили и, кстати, живут сейчас. У нас Россия такая интересная страна, что можно забрести в уголки, где еще XIX век не кончился.

— Действие пьесы разворачивается в два дня с промежутком в девять лет. В этом есть какой-то символический смысл?

— С одной стороны, там один и тот же день, только с промежутком в несколько лет. Один день, когда деды уходят на войну, и другой, когда один из них вернулся. Тут сохраняется, как я люблю, единство места и условно времени. Но самое главное — не хотелось врать. Это не абсурдистская пьеса, где очень легко наврать и зрителю, и себе. А я не любитель самообмана. Если войны не воевал, то могу только предполагать. А предполагать — значит лукавить, как сейчас это делают молодые режиссеры, которые снимают фильмы о войне. Когда начинаешь сравнивать их картины со старыми — скажем, «Баллада о солдате» или «Они сражались за Родину», — понятно сразу, кто знает, что такое война, а кто — нет. Я на себя такую миссию брать не стал, поэтому действие пьесы происходит в мирное время. С другой стороны, зрителю всегда интересно увидеть изменения в герое по прошествии определенного времени. Эффект игры узнавания способствует проникновению зрителя в судьбу героя, возникновению некой родственности между ними. Ведь зритель очень любит, когда его так заставляют думать в зале, что он это не замечает.

— Однако военный фон постоянно мелькает в пьесе: ребенок играет с военной газетой; героини, замирая, смотрят вдаль, словно ждут, когда же грянет гром войны…

— Это тревога. Беда уже в стране, хотя еще и не добралась до Урала в том виде, в каком она существовала на Западном фронте. Мне очень важно было показать, как люди относились к войне в июле 1941. Они ведь уверены были, что шапками ее закидают. И «закидывали» до Волги, до блокады Ленинграда и прочих бед.

«Не пиши того, чего не видишь»

— Все ваши герои — проникновенные, живые, особенно женские образы. Что вам помогло их такими создать?

— Если получаются, то хорошо, потому что автор всегда сомневается на этот счет. Здесь все объясняется очень просто: не пиши того, чего не видишь. А еще все должно строиться на фундаменте большущей симпатии к людям. Надо к ним, как к родным, относиться: за что-то любить, над чем-то в них смеяться, по поводу чего-то горевать. Ты видишь цвет их глаз, слышишь тембр голоса, знаешь, какой зуб в детстве им выбили, вырезали ли аппендикс (хотя в пьесе это, скорее всего, не появится). Иногда даже в шкуру героя залезаешь. Недаром прекрасный драматург и писатель Алексей Максимович Горький, когда создавал «Жизнь Клима Самгина», упал в обморок вслед за своим героем. А что говорить о классическом примере с Флобером, когда мадам Бовари отравилась и все признаки отравления обнаружили у Флобера. Мне кажется, авторы должны до такой степени входить в психофизическое состояние своего героя. Впрочем, как бы ни создавался герой, главное, чтобы он производил мощное и нужное впечатление.

— Место действия ваших пьес — всегда провинция, вас называют даже певцом родного края. Вы принципиально выбираете только провинциальную тематику для своих пьес?

— Для меня это комплимент. Я придерживаюсь старинной русской пословицы: где родился, там и пригодился. С возрастом все больше езжу в места, где вырос. Там столько еще мною любимого, но мною неосознанного. Мне очень важно, чтобы русские любили Россию, места, где они выросли, чтобы не было внутри пустоцветия. Штамп штампом, а у нас много людей без корней. Потом, в этой теме и радость определенная, и эгоизм мой есть. Ей-богу, мне легче думать о мире сложном, противоречивом, но все-таки дорогом, любимом, нежели конструировать искусственный. Ну что мне Гекуба? Чего я буду писать о трущобах Нью-Йорка, в которых никогда не был?

— Но живете и работаете все-таки в Москве.

— Москва — особая статья. Я уже двадцать лет живу в ней, но нисколько не «остоличился». Для меня нет проблемы пользоваться общественным транспортом (некоторым это противно). Народ так живет, а я тоже народ. Я же не могу узнать жизнь из окна своего автомобиля. В столице крайне редко могут возникнуть вещи, о которых я пишу. На это нужно мужество и талантливость. Вот Брусникин Дмитрий поставил мою пьесу «Плач в пригоршню» во МХАТе (кстати, там Марина Брусникина замечательно играла). А сейчас с художническим мужеством дефицит. Одна иностранная драматургия и авангард идет, а с пьесами народного характера, имеющими отношение к провинциальной жизни России, напряжение. Такое, чтобы что-то пошло с большим пожаром, редко случается, хотя, в общем, подвижки есть. Например, пьесу «Саня, Ваня, с ними Римас» сейчас репетируют в Ермоловском театре.

— В вашей пьесе много фольклорных элементов: частушки, песни, обычаи. Вы их специально изучаете или они, как говорят, заложены на генетическом уровне?

— Я не культуролог, поэтому, когда материал касается фольклора, приходится нырять в эту сферу, проверять себя. Ведь безграмотными могут быть персонажи, автор же должен разбираться в том, о чем пишет. Вот песню про казака я с детства помню: ее родители и бабки пели. Особенно мне нравится строчка «Зачерпнул он воды сапогой». Я все в детстве думал, почему «сапогой», если сапогом? И только в процессе написания пьесы я узнал, что есть восемь вариантов этой песни с разным текстом и мелодией.

— В вашей пьесе затронуты многие темы: любовь, война, верность, дети. Какую из них вы хотели донести до зрителя больше всего?

— Берегите жизни друг друга. Не злитесь. Прощайте. Терпите. Ко многим (у меня аж мурашки побежали) осознание этого приходит слишком поздно. Мне повезло, в молодости я встретил человека, который мне сказал: «Володька, поверь на слово — сэкономишь время». Я поверил и не пожалел. В данном случае я хочу сказать, что никто не мешает молодым людям заниматься самовыражением, но не нужно считать, что вы пуп земли. Полюбите тех, кто рядом: маму, папу, сестер, братьев, прохожего. Из этого и выйдет «самость». Пусть люди ее обнаружат, а не вы сами.