или Из жизни человека, которого никогда
никуда не выбирали и никем не назначали
 |
«Очень жаль, что с годами наше ухо теряет способность различать волшебные вещи в потоке общепонятных».
Неизвестно, в каком возрасте пришел к такому выводу Андрей Макаревич, но на публику этот вывод был вынесен уже зрелым, сорокасемилетним человеком в совсем недавно вышедшей автобиографической книге «Сам овца». Впрочем, самого отца-родителя группы «Машина времени» время в этом отношении, видно, не коснулось, а если и коснулось, то не очень. Иначе вряд ли «Машина времени» просуществовала бы более тридцати лет и, спустя тридцать лет, не стала менее популярной, чем в пору звездного взрыва русского рока. Иначе откуда столь разнообразная направленность в творчестве Андрея Вадимовича: Макаревич - поэт, композитор, музыкант, художник, продюсер, ведущий передачи «Смак», нередкий персонаж в рекламных роликах, один из участников проекта (совместно с Леонидом Ярмольником, Леонидом Якубовичем и каскадером Александром Иншаковым) открытия сверхсовременной стоматологической клиники.
И откуда столько энергии? Описывая историю записи на фирме «Мелодия» своего первого сольного альбома «Песни под гитару», он говорит о двух незабываемых ощущениях, связанных с этим событием: ангела за плечами и чувства острейшего счастья. Возможно, тот ангел, сопровождая по жизни, и дает ему требуемую энергию? Возможно. Но такое объяснение было бы слишком простым для понимания жизненно-творческих успехов в общем-то, как говорилось раньше, простого советского парня. Ничем не выдающегося по происхождению, по социальному положению, по воспитанию, по образованию.
Приведенные ниже цитаты из книги «Сам овца» вовсе не отвечают на вопрос: «Откуда», а лишь отражают последнее утверждение и определение, данное себе автором в названии книги. В них и во всей книге Макаревич перед читателем, говоря словами Галича, - «словно голенький». Представился без нравоучений, без самолюбования. Позволив читателю самому, если тому понадобится, и вопросы поставить, и найти на них ответы.
Детство
«Детские разочарования - самые яркие. Наверное, потому, что каждое из них - первое. Падать больно, красивая оса жалит, а молоко бывает горячим. Кстати, лет до пяти я был уверен, что мужчина, как и женщина, дает молоко, так как соски не могут быть просто для красоты, и то, что у меня пока нет молока, - вопрос возраста, а отнюдь не пола».
«У меня довольно долго не было своего самоката, какие тогда делали из двух подшипников и двух дощечек, соединенных между собой дверной петлей. И мне приходилось выстаивать длинную очередь, чтобы прокатиться на чужом. А так как я был самый маленький во дворе (и по возрасту, и по росту), то и оказывался в самом хвосте. Я упрашивал отца сделать мне самокат, но он возвращался с работы поздно и у него все не доходили руки. И вот однажды он вдруг сколотил самокат на моих глазах. Я плясал вокруг него с нетерпением - очень хотелось скорее во двор со своим самокатом. А папа, закончив механическую часть и проверив машину на прочность, взял черную тушь и кисточку и нарисовал на рулевой дощечке лисью морду и под ней две буквы - «АМ». Гордость моя не знала границ!»
«Мама моя, будучи сотрудником института туберкулеза, компенсировала малое количество моих игрушек кое-какими медицинскими инструментами. Нравились они мне безумно. В моем распоряжении находился стетоскоп, шприц, пара иголок к нему, пинцет, какие-то зажимы. Я играл во врача. Лечить приходилось плюшевого медведя. Вакциной служила вода. Уколы делались по-настоящему, иногда по нескольку раз в день. В результате опилки в мишке разбухли от влаги, медведь заболел внутренним гниением, и продолжающиеся инъекции только ускорили его конец».
 |
...Где-то через месяц в столовой запахло покойником, но долго еще работницы детского сада не могли понять, в чем дело. Но на шкафу обнаружили склад позеленевших котлет, меня вычислили, я был с позором изгнан из детского сада, и мучениям моим пришел конец».
«В первом классе нам показали какой-то учебный фильм про производство колбасы. Фильм меня совершенно потряс. Конечно, я не думал до этого, что колбасы растут на деревьях или бегают по лесу, но в моем представлении они никак не подходили под категорию продукта деятельности человеческих рук, как, скажем, банка консервов. Каждый батон колбасы (особенно копченой), всегда слегка асимметричный, по-своему обмотанный веревкой, как будто его связали, еще когда поймали - они и по весу отличались, - все это давало абсолютное ощущение того, что колбаса - создание природы. Я долго ходил, выбитый из колеи».
«Как-то одна большая девочка попросила меня закрыть глаза и открыть рот. Происходило все в большой компании, и я, не ожидая ничего плохого, выполнил ее просьбу. И тут она коварно вдунула мне в рот одуванчик. Это было очень противно. Еще страшно обидно. Самым печальным было то, что видели этот номер сразу все, и повторить его было уже не на ком - я был крайним.
...Оставалась только старая овчарка Дези. Я дунул пухом прямо ей в морду... Я ходил к Дези извиняться, и, по-моему, она меня простила».
«Стояли на кухне четыре газовые плиты - у каждой семьи своя. Я сидел на окне и смотрел во двор, а там на плитах что-то варилось, пеклось, булькало, соседи делились впечатлениями от похода в «Бабий магазин», одалживали друг у друга муку и спички, строили планы обороны от злокозненной Аллы Петровны. Жили дружно».
Юность
«Для сдачи экзаменов по нелюбимым предметам (во время учебы в Московском архитектурном институте) я разработал метод, основанный на психологическом проникновении в душу преподавателя. Как правило, было видно, что экзамен доставляет педагогам не больше удовольствия, чем нам, студентам. Я просто физически ощущал, как хочется нашим профессорам быстрее закончить всю эту бодягу и поехать, скажем, на дачу. С утра я надевал красивый пиджак и смело заходил в аудиторию первым. Брал билет и, не заглядывая в него, небрежно произносил: «Можно, я без подготовки?» Верите или нет - я всегда ощущал в этот момент флюиды благодарности, исходящие от преподавателя.
Дальше происходило по-разному, но на переэкзаменовку меня не отправляли никогда».
|
| Семидесятые... |
...Звезды качались над головой, и наш стол, как корабль с замечательными людьми, сидящими по бортам, плыл в какое-то счастье.
...Когда Алена вдруг засобиралась домой, я обнаружил, что наступила ночь.
...Я поднялся из-за стола на нетвердых ногах и последовал за Аленой во мрак. Мы шли куда-то, через некоторое время мы оказались у калитки, где мне велено было ждать. Алена упорхнула, я же прилег на травку у калитки и отключился.
...Проснулся от того, что на меня с неба падали тяжелые холодные капли. И еще было адски холодно. Я понял, что никакая Алена уже не выйдет и что совершенно не представляю, в какой стороне дача Михалкова»...
«Только на первом курсе института бас-гитарист группы «Вечные двигатели» Дима Папков, узнав, что я до сих пор не познал женской ласки, взял меня за руку, вывел на Калининский проспект, тут же снял девушку в плюшевой юбке и объяснил ей задачу».
«С прочими пороками дело обстояло не лучше. Я упорно не хотел курить и пить - мне было невкусно. Сережа Кавагое, делавший упор на рок-н-ролльную идеологию, был страшно недоволен - я разрушал имидж бит-группы. Однажды он под конвоем повел меня в кафе «Альтаир». Была взята бутылка портвейна «Азербайджан» и два мороженых. Спустя час я отчаянно тошнил тут же в скверике, пугая гуляющих бабушек с детьми. А Сережа учил меня делать это в урну и элегантно.
Видимо, я оказался способным учеником. Через пару месяцев я уже вовсю курил «Приму» и тошнил, как все. Элегантно».
В зрелые годы
«С нечистой силой в виде домового я столкнулся уже в зрелом возрасте. Жил к тому времени совершенно самостоятельной жизнью. То, что разнообразные мелкие предметы то и дело исчезали в дому непостижимым образом, а потом находились в самых неожиданных местах, меня особенно не удивляло. Всегда легче списать на собственную рассеянность, чем на домового, и не очень-то над этим задумывался.
Однажды среди ночи приснилось, что мама, лежа на диване, отчитывает меня за что-то, как водится, а я стою перед нею понуро. От огорчения я внезапно проснулся, не открывая глаз, и через секунду понял, что сна уже нет, а мамина нотация продолжается, причем читают ее прямо над левым ухом, и голос почему-то мужской. Это было так неожиданно, что я открыл глаза и резко повернулся. На кровати около моей головы сидело существо, размерами более всего напоминавшее присевшего на задние лапы кота. Оно было покрыто густой темной шерстью. Существо испугалось гораздо больше, чем я, и запрыгало по кровати, и я понял, что оно гораздо тяжелее кота таких же размеров. Оно соскочило со стуком на пол и громко скакало по коридору на кухню, завозилось там в чем-то и затихло.
Интересно - то, что это домовой, я понял как-то сразу, и страха не было. Я встал с кровати и пошел смотреть, где он живет.
Я вычислил это место сразу. За шкафом в стене располагалось узкое окошко, шкафом закрытое. Под окошком находилась батарея и небольшая ниша, совершенно мне недоступная. Там было тепло, темно и пыльно. Конечно, парень жил там».
«Крестился я уже в зрелом возрасте, полном сознании и по собственному почину; правда, в домашних условиях - дело было еще при советской власти. Мой тогдашний приятель, довольно известный в Москве баптистский проповедник отец Самуил, сказал мне, что в принципе это допустимо. Для совершения обряда был приглашен православный батюшка - молодой, но очень строгих правил. Все человечество он делил на православных и чекистов. По ходу выяснилось, что мой крестный отец Самуил - протестант, и между священниками возник диспут, едва не перешедший в конфликт. Момент был выбран очень неудачно - я уже стоял в тазике со святой водой. Сошлись на том, что в детстве отец Самуил был крещен православной церковью, так что ничего страшного нет. С тех пор не одобряю разногласий между христианами всего мира».
«Мы не можем сравнить наших родителей ни с кем - они у нас одни и для каждого самые лучшие. И все-таки мне невероятно повезло с родителями. Родом семья отца происходила из Западной Белоруссии. В Москву переехали в конце двадцатых годов».
«Из института отца забрали в армию в сорок первом. В восемнадцать лет он командовал артиллерийским расчетом. Вернулся домой с орденом, на одной ноге и с деформированными кистями рук».
«За мамой он ухаживал со школы - они оба учились в 57-й школе, рядом с нашим домом на Волхонке, мама на два класса младше».
«Мой отец был практически непьющим человеком, но несколько раз, когда немного выпивал, он задавал мне один и тот же вопрос: не считаю ли я его старым? Когда я однажды поинтересовался, почему его это так волнует, он сказал, что его отец всегда казался ему очень старым человеком, а разница в возрасте у нас была примерно одинаковая.
(Недавно я поймал себя на том, что задаю этот вопрос своему сыну - не старый ли я? «Так, староватый», - дипломатично ответил этот негодяй.)»
Афоризмы от Макаревича
«В детстве кажется, что вот среди твоих сверстников есть умные и дураки, а взрослые - умные все. Просто не можешь представить себе взрослого дурака. С годами, постепенно перебираясь в стан взрослых, с ужасом понимаешь, что тут-то дураков гораздо больше».
«Принято считать, что по тому, как женщина танцует, можно определить, какая она в постели. Это, оказывается, не так. По тому, как женщина танцует, можно определить лишь, что она о себе думает. Думает она, как правило, совершенную ерунду».
«Казалось, что провинция - это только у нас, такое чисто русское понятие, а там, в Европе, - везде Европа, а в Америке - везде Америка. И это не так. Весь мир на 95 процентов состоит из провинции, и такая же она провинциальная и в Европе, и в Америке, и у нас, разве что там на тротуары не харкают и не какают мимо унитаза. (В чем тут дело - не пойму. Не в благосостоянии же! Оно ведь на меткость не влияет. Ну прицелься ты и попади!)»
«Долгое время жили среди всего дешевого. О дорогих вещах ходили легенды. Казалось: дорогое в отличие от дешевого не ломается. Оказалось, точно так же ломается. Оно просто дорогое».
«Оказывается, обманываешь себя, оставляя что-либо на «потом». Никакого «потом» не будет. Время идет быстрее и быстрее, и свободного времени будет меньше и меньше, а потом сразу умрешь. Так что «потом» - это утешительная форма «никогда».
«Боря Гребенщиков не раздумывая сказал: «Пошлость - это боязнь отказаться от привычного и надоевшего самому тебе видения мира». Может, кому-то это покажется спорным, но мне очень близко. И кстати, совпадает со старинным, изначальным значением этого слова».
P.S. Подобную книгу должен бы написать каждый взрослый человек. Не обязательно для широкой публикации, но для себя, для своих детей, для своих внуков. Не ради нравоучений, не ради внушения прописных истин. Ради памяти, ради того, чтобы дети не ощущали себя впоследствии «родства не помнящими».
