Вокальный ансамбль Павла Шаромова и Биг-бэнд Владимира Толкачева приготовили для новосибирских зрителей премьеру - своего рода ремикс знаменитой американской группы «Чикаго» (1985 года).
Первая совместная программа - «Поезд на Чаттанугу» - три года не только успешно «прокручивалась» на концертных площадках Новосибирска и не только была признана одним из самых ярких событий в концертной жизни Новосибирска, но - это, возможно, важнее всего - показала жизнестойкость и даже необходимость дальнейшего союза двух коллективов. Открытым оставался только один вопрос: какую программу делать вместе?
Владимир Толкачев всю ответственность за новый проект перекладывает на Павла Шаромова - идея его. Тот в свою очередь ссылается на Толкачева.
- Ни одна идея не может быть реализована без его согласия, - говорит Шаромов. - Мы изначально определились только в том, что это будет программа в стиле джаз-рок. И потом мне уже пришлось вспомнить молодость и прослушать кучу дисков популярных в те годы групп - «Кровь, пот и слезы», «Земля, ветер, огонь», «Чикаго». И вспомнилось, что в 1985 году «Чикаго» попробовали сыграть не просто джазовую классику, а бэндовую классику - попытка сыграть то, что играли биг-бэнды в 40-х годах. И это идея меня уже не отпускала. Я ходил, ходил кругами вокруг Владимира Николаевича, потом принес ему диск и говорю: «Послушайте». Он взглянул на него и говорит: «Да знаю я его». Но взял и держал, наверное, с неделю. Потом я с трепетом его спрашиваю: «Ну что? Можно играть?». «Можно», - отвечает. «А что будем играть?» - спрашиваю опять. «Да все», - говорит.
Это ремейк. И иначе быть не могло, потому что невозможно исполнить биг-бэндовые композиции середины прошлого века с тем же настроением и с тем же темпераментом. Шаромов и Толкачев показали зрителям, как они услышали ту музыку. И классические джазовые стандарты «In The Mood», «Take The» A «Train», «Goody Goody», «Moonliht Serenade», «Blues In The Night», «Carafan», «Sing, Sing, Sing» благодаря аранжировке звучат, безусловно, узнаваемо, но по-новому.
Настроение у каждой из 12 пьес свое - это и ностальгия, и характерная сегодняшнему ритму жизни жесткость, и какая-то моторика, но точки над «i» ставит последняя пьеса. Чем ближе ее финал, тем отчетливее слышны в ней шумы города, которые давят, надоедают, и непреодолимо хочется опять остаться один на один только с музыкой. И, наконец, город исчезает. Отступает его суета, какофония шумов. Остается только музыка. И печаль по чему-то безвозвратно потерянному с годами.
