Когда тебя никто не ждёт

Каждое утро Катька стучит в дверь моей квартиры. Стучит два раза, но настойчиво. Если не открыть, через равный промежуток времени стук повторится. Хочешь не хочешь, открывать приходится. Я снова вижу эти, когда-то синие, слезящиеся глаза, сгорбленную фигурку в белой куртке с грязными разводами, обвисшие штаны и заношенные серые шлепанцы. Волосы дыбом и умоляющий взгляд:

— Я знаю, что надоела. Прости, ради Бога. Мне некуда идти… Можно, я у тебя погреюсь?

— Господи, когда ты от меня отстанешь! Ты же обещала уехать в Новосибирск. Денег у соседки для тебя заняла. Нас в однокомнатной — три человека и собака. Мать больная. Куда деньги дела?!

— Пропила. Пока копейки были, меня в Листвянке четыре дня держали, а сейчас снова на улицу выбросили.

Идти Катьке действительно некуда. Мы с ней знаем друг друга давно. Еще с Листвянки, по соседству жили. Тогда у нее был муж. Обитали они в крохотном, но теплом домишке. Вместе с ними на кухне ютился брат мужа. Потом оба брата погибли на Катькиных глазах. Один от водки «сгорел». А второго ломом по голове друг по пьянке ударил. Катька никогда не думала, что такой здоровый мужик, еще в силе, не выживет. А он сутки продержался и к брату отправился. Получала бы Катька пенсию, работала, может, и выжила одна в деревне. А какая пенсия, если паспорта нет, пенсионного удостоверения нет, одна трудовая осталась.

Трудовой книжкой Катька гордится. У нее 20 лет стажа. Повар первого разряда. В ресторане работала. Готовила не по книжкам, мама научила. Она тоже всю жизнь в столовых трудилась.

— Видно, по своей цыганской крови передала свой кулинарный талант, — не без гордости говорит она. — А от меня к сыну перешел. Если бы ты знала, какого я сына потеряла… Говорят, что со временем боль проходит и притупляется. Неправда! Ничего не проходит. Какой красивый у меня был сын. Волос черный, кудрявый, а глаза зеленые.

Сначала Катька говорила, что он погиб в железнодорожной катастрофе, когда попали в катастрофу два поезда: Новосибирск — Адлер и Адлер — Новосибирск. Мол, в то время работал поваром в вагоне-ресторане. А потом призналась, что зарезали его из-за девушки.

— Из-за шлюхи, — уточняла Катька. — Я ее убить хотела. Выбежала с ножом на улицу и к дому понеслась. Люди не дали.

При этих жутких воспоминаниях руки у Катьки начинают подрагивать. Она делает частые затяжки и судорожно кашляет. Грязной рукой протирает скупые слезинки.

Был у Катюхи еще один сыночек, младший, тот умер в семилетнем возрасте от менингита. С тех пор жизнь для Катьки перестала иметь смысл. Запилась и опустилась.

После смерти братьев Катька еще пыталась барахтаться в пучине сельской жизни. Но это оказалось ей не под силу. Люди обижать стали. Со свалки, где у них был собственный уголок, выгнали. А они с этого уголка, как сельчане с огорода, жили: объедки находили, одежду, обувь, которой печку топили. Поэтому из трубы всегда валил черный густой дым. Были бы мужики живы, ее бы пальцем никто не тронул. А теперь отовсюду пинают. Даже подростки их с подругой изнасиловать пытались. Раздели догола, избили. Думали, что можно приступать, а она же, Катька, хитрая-прехитрая. Притворилась бездыханной, а потом прыг, как кошка, к окну. Стекло выбила — и бежать к соседке. После этого к своему домику даже приблизиться боялась. Дом со временем разобрали, стекла вместе с рамами вынесли, и пошла Катька по миру. В Линево подалась, ближе к цивилизации. Здесь и свалки побогаче, и знакомые на рынке подкармливают. Приоделась, поправилась, даже замуж вышла. Новый муж был младше Катьки на 15 лет, но разницы никто не замечал. В 60 лет она выглядела на 40. Подкрасится, приоденется, и никто и не подумает дать ее года. Сначала все шло гладко. У мужа была маленькая комнатушка в трехкомнатной квартире. После деревенского темного дома, где за долги отключили электричество, жить в светлом жилище казалось для нее раем. Катька нашла на улице диван, стол, посуды всякой, чайник приволокла, телевизор черно-белый раздобыла. По ее понятию, в таком поселке, как Линево, вообще можно без денег жить. Люди богатые, не в пример сельчанам. Еду выбрасывают. То кусочек колбасы в пакете обнаружит, то шмат сала, а то и косточки мясные. Тем и кормились. Счастливая ходила. Но через несколько месяцев заметила, что муж ее Санька на глазах стал таять. Свозила к врачу — оказалось, туберкулез. Положили Саньку в больницу. Увозила здорового, румяного мужика, а привезла домой живой труп. Высох весь, а лоб глубокие морщины избороздили. На вид стало Саньке лет 70.

— Не жилец, — вздыхали все, кто заходил в квартиру.

Умер Санька ночью. Катька и не заметила, как это произошло. Пьяная вдрызг была. Проснулась, а он холодный. Похоронила. Даже венок за 500 рублей купила. Скопила. Когда Саньки не стало, круг обстоятельств, в котором вращалась Катька, стал еще больше сужаться. Дед, что жил в комнате напротив, стал намекать: не место ей здесь. Сестра Санькина сначала сказала: «Живи, Катя!», а потом вынесла приговор: «Убирайся!». Катька с горя пропила все, что с Санькой за год жизни нажили, до последней вещи. Только костюмы его не тронула.

Закинув на плечи старую сумку, в которой лежали несколько пар сапог, теплые штаны, вязаная шапочка, найденные на свалке, согнувшись пополам, Катька пошла на улицу.

— И надо же было тебе сдохнуть! — бурчала она по дороге. — Ты теперь при месте, а я куда? К подруге — не примет. Дочь ее из запоя вывела, к себе забрала. В Листвянку — без денег даже переночевать не пустят. Был бы паспорт!

…Почти каждое утро в дверь моей квартиры два раза стучит Катька. Стучит настойчиво. Я открываю, кормлю, приказываю помыться в ванне и сменить белье, а грязное сложить в кучу. Постираю, не трудно. И куска хлеба не жалко. Иногда оставляю переночевать. Только жить не могу к себе взять — некуда. Прежде чем снова уйти в никуда, Катька долго топчется у двери. В глазах — немая просьба о помощи. Я не знаю, что с ней будет завтра. Как мне ее жалко. Ни паспорта, ни пенсионного, ни детей, а тут еще Саньку похоронила. Господи, помоги ей! Она хорошая, добрая, отзывчивая, последним может поделиться, только совсем потерянная.

Ирина Огнева