 |
Многие военнослужащие возвращаются из армии наркоманами. Особенно это касается тех, кто принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе.
Причина не только в тяготах военной службы. «Я с представительницами нашего комитета ходила по казармам, беседовала с парнями, - рассказывает председатель регионального отделения Комитета солдатских матерей Римма Белик, - и выяснила, что среди солдат срочной службы нет ни одного (!), кто до армии не пробовал бы наркотики.
Однако пробовать - это одно, а систематически употреблять - другое. Откуда берется смертоносное зелье в таком, казалось бы, закрытом учреждении с высокими заборами, колючей проволокой и автоматчиками на КПП, как армия?
- При том изобилии этого товара, какое мы имеем сейчас, достать его - не проблема, - ответила Римма Александровна, - Обвинять в попустительстве армейских офицеров никак нельзя. Я сама видела: лейтенанты и прапорщики по трое суток не выходят из казарм после того, как солдаты получают денежное довольствие. Тем не менее парни все равно умудряются и наколоться, и напиться, и накуриться. Кто ищет, тот всегда найдет...
Был случай, когда к солдату-наркоману приставили часового-сержанта с автоматом, чтобы солдат не мог никуда отлучиться и возможности уколоться у него не было. Уколоться не дали, зато едва успели вытащить из петли, которую этот горе-вояка сделал из своего ремня и зацепил за перекладину опоры наблюдательной вышки. Во время психологической экспертизы выяснилось, что юноша не помнит, как зовут его мать, не знает, сколько классов он закончил. То есть полная олигофрения в тяжелой степени дебильности.
- Он сделался таким не в армии, - продолжает Римма Белик. - Его таким призвали. Тут нужно задавать вопрос военным врачам, сидевшим тогда в комиссии, как призывник с таким диагнозом попал в Вооруженные силы.
Другая причина распространения наркотиков в армии вот какова: на службу призывают бывших преступников, у которых судимость по прошествии времени снята.
- Он все равно прошел камеру! Попав в армию, эти молодые люди начинают насаждать в казармах тюремные порядки, - считает Римма Александровна. - По нашей статистике, каждый четвертый военнослужащий призывается со снятой судимостью.
Отсюда в солдатской среде изнасилования, травля. А чтобы хоть на несколько часов забыться, хотя бы некоторое время не видеть ненавистных рож, не слышать оскорблений, солдаты ищут спасения на кончике иглы.
В войсках, ведущих боевые действия, проблема наркомании стоит еще острее. Наркотические вещества входят в состав индивидуальной аптечки, их даже не надо нигде добывать. Солдаты говорят: «Не так страшен сам бой, как тот момент после него, когда мы выходим собирать своих убитых и покалеченных. От этого можно сойти с ума».
Римма Белик убеждена, что реабилитация военнослужащих - дело не комитетов солдатских матерей и не каких либо других общественных организаций. Должна быть государственная программа, на финансирование которой необходимо закладывать строку в бюджете. И немаленькую.
Кое-что, безусловно, государство делает. Например, предоставляет льготы при поступлении в вуз, позволяет бесплатно и вне очереди получать медицинское обслуживание. Только этими льготами мало кто пользуется. Большинство бывших «чеченцев» предпочитают проводить реабилитацию «традиционным способом» - наркотиками и алкоголем. А в период такой «реабилитации» не до учебы и даже не до лечения незаживших ран. На работу демобилизовавшихся бойцов не очень-то берут - уж больно с ними хлопотно.
От одного парня, возвратившегося из Чечни, Римма Белик услышала страшную вещь. «Лучше умереть на игле, чем жить в этом обществе, где ты никому не нужен», - сказал этот парень.
Он, конечно, во многом не прав. Однако проблема реабилитации военнослужащих, прошедших «горячие точки», стоит по-прежнему остро. Вообще, решаема ли она на сто процентов? После Великой Отечественной в стране тоже появилось огромное количество алкоголиков, спившихся именно потому, что не смогли адаптироваться к мирной жизни.
Тогда у нас не было хороших психологов, качественных медицинских препаратов. Была Система, для сохранения которой этой проблемой не только нельзя было заниматься, о ней запрещено было говорить. Сейчас мы на пороге двадцать первого века, у нас есть новейшие технологии психологической и медицинской помощи, мы можем воспользоваться опытом иностранных коллег. И мы при этом не можем вернуть к нормальной жизни парней, которые защищали нас от бандитов?! Может, просто не хотим?
