Вот и настала в Новосибирске осень. Казалось бы, что может быть банальнее, чем эта фраза и эта пора? Но давайте не будем эстетствовать, потому что осень - это, на самом деле, здорово! Осенью и поэзия воспринимается по-другому, не так, как, скажем, летом или зимой. И вы, дорогие читатели «Вечернего Новосибирска», сами можете в этом убедиться на ярком примере стихов Владимира Макарова. Его стихи пронзительно печальны, как осенний вечер, они негромки и ласковы, как шорох листьев под шагами влюбленной парочки... Но в то же время стихи Владимира Макарова озарены каким-то особым светом, от них веет нежным теплом, словно от мягкого сентябрьского полдня. Словом, Владимир Макаров - это настоящий мастер осенней поэзии. Читайте и удивляйтесь!
С уважением, Аркадий БОБИН, администратор Владимир МАКАРОВ Я слышу звуки странного союза, Когда бреду один среди полей - Ревут победно самолетов дюзы, Курлычет грустно стая журавлей. Да и союз ли? Чую по контрасту, Насколько жизнь нежна и как груба, Насколько и сурова, и опасна, И неостановима в ней борьба. Моя судьба не раз меня пытала, И ощутить давным-давно пора Упругость закаленного металла И невесомость птичьего пера. О, если бы им дал Господь ужиться, Поладить на вселенском сквозняке!.. Потоком знойным всасывает птицу, И самолет срывается в пике. Богатство Жизнь моя, Ты надежда и милость, Ты была и осталась добра - Накопилось в душе, накопилось Столько золота и серебра. Нет, увы, не по мне драгметаллы, Их не знал, не узнаю уже. Но сегодня, седой и усталый, Я их чую в тяжелой душе. В этой гонке кровавой и лютой, От которой я, грешный, устал, Не загнать ли тот сплав за валюту? ...Не меняют подобный металл. С русской честностью, с русскою ленью Не бывать мне богатым вовек. Я служу золотому мгновенью, Где серебряный падает снег. Ласточка Фета К воде прикоснуться стремится. Сердце поэта Печалится тихо о птице. Миг - и поглотит Стихия безвинную душу. Солнце заходит, Становится страшно и душно. Сталью кинжала Луна холодеет сквозь тучи. Пламя пожара Пылает бедой неминучей. Дикой стихии От веку смертельны объятья. Ей не впервые Плевать на мольбу и проклятья. Мглой замогильной Она не сегодня предстала. Что ей, всесильной, До горестей ласточки малой?! Мрачная бездна Живьем погребет и не охнет. Лапой железной По Книге Истории грохнет. Что ей законы? Что суд? Что заветы? Что совесть? Ткет потаенно Она свою гнусную повесть. Через столетье, Всех сущих терзая и жаля, Вспыхнут при свете Бесовские эти скрижали. Люди узнают Творцов мировых вивисекций. ...Больно, родная, И тягостно, ласточка, сердцу. Ходасевич И ты, моя страна, и ты, ее народ... Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год... (23 декабря 1917 года). Кроме уложенний и декретов, В мире есть пророчества поэтов. Горько сердцу, ежели певца Выслушать не могут до конца. Но на чердаке своем, в Париже, Он мне моего соседа ближе, Он, кто перед зеркалом стоит, Он, в ком уцелел в скитаньях стыд. Стыд и горечь, и прорыв к прозреньям - Все, что цену придает мгновеньям, А из них, сурова и груба, Собственно, и лепится судьба. Вот он и стоит, поэт, и снова Смотрит на себя, полуседого, А душа - в негнущейся тоске, А портрет Державина - в Москве. Он внезапно вспоминает строки, Что пришли к нему иные сроки, В год жестокий, в год великих бед, Там, где смыт его несчастный след. Баянист Володя Очередной закончился запой, И ковыляет баянист Володя На рынок, как шахтер идет в забой, Хоть он к другой принадлежит породе. Врачи сказали: эндертериит И горемыку увезли на «скорой». И вот теперь Володя инвалид. И стали костыли ему опорой. Баян ему приятель принесет, Скамеечку поставит, и маэстро, Начнет помалу развлекать народ, Басами воплощая мощь оркестра. А после в пианиссимо своем Напомнит музыкант о давней встрече. Он видит степь и синий окоем. И облака, и теплый майский вечер. Он видит деревенское крыльцо, И сад в цвету, и молодые груди... Но, как червонцы, на одно лицо, Проходят, не оглядываясь, люди. Надежды не теряет оптимист, Он верен звуку, мастер одноногий. И невесом, с берез слетает лист, И фронтовые тянутся дороги. Кадрили, вальсы - ходовой товар. Не покидает музыканта Муза. Под вечер тощей пачкою навар Согреет пиджачок его кургузый. Пора, Володя, к дому ковылять. Сменяет музыку земная проза. Еще бы другу денег отослать, Что в Боровом сгорает от цирроза. Ноктюрн для окраины Музыка, в инструментарии, Может, столетья оставили Дудочку, дудку старинную - Глиняную окраину? Чуть не до слез нынче хочется Дышащего одиночества Дудочки этой старинной - Глиняной окраины. Музыка, вот бы и души нам Взять, расселить по отдушинам Дудочки этой старинной - Глиняной этой окраины? Пусть поживут с ней, поучатся, пусть подудят да помучаются С дудочкою старинной - Глиняной окраиной... Как репетиция вечности - Фиоритуры беспечные Дудочки этой старинной - Глиняной окраины! Петухи над Омью Над Омью - избы крепких мужиков, И я из девятиэтажной башни Утрами слышу омских петухов, Их клич - настырный, ярый, бесшабашный. Заря позолотила небеса, Сиренева кайма у горизонта. И петухов рассветных голоса Вступают в мир отрадою бессонной. Один, другой... Поют наперебой... А вот и третий - припоздавший петел. Звенит, гремит их полногласный бой, И полог неба распахнулся светел. Природа чокается с летним днем, Вздымая к небесам заздравный кубок, И купол церкви горит огнем - Серебряной фольгой в зеленых купах. Иная жизнь мне по утрам видна, Иной напев звучит в душе усталой. А Омь - мартыновская Тишина, А дом поэта - через три квартала. А петухи - потомки дальних птиц, Что по утрам Мартынова будили. И Время - государство без границ - Хранит следы трагедий и идиллий. Ветхозаветный кочет, коротка Жизнь всех живущих в этом грешном мире! Но в оперении два завитка Твоих подобны допотопной лире...Стойло Пегаса от 29.09.2000
Вот и настала в Новосибирске осень. Осенью и поэзия воспринимается по-другому, не так, как, скажем, летом или зимой. И вы, дорогие читатели «Вечернего Новосибирска», сами можете в этом убедиться на ярком примере стихов Владимира Макарова.Его стихи озарены каким-то особым светом, от них веет нежным теплом, словно от мягкого сентябрьского полдня. Словом, Владимир Макаров - это настоящий мастер осенней поэзии.