У легендарного полуострова

Роберту особенно запомнился первый для него выход в море. Когда катер проходил мимо Рыбачьего, на обращенном в сторону полуострова борту собрались свободные от вахты матросы, старшины. Как по уставу, поднятием руки к головному убору приветствовали легендарный полуостров. А самый эмоциональный, самый непосредственный среди них в проявлении чувств цыган, комендор с носовой пушки Николай Гуслев, сорвал с головы зюйдвестку и, размахивая ею, закричал: — Здравствуй, друже, здравствуй, дорогой! О Гуслеве говорили, что до катера он прошел огонь, воду и медные трубы. Служил на тральщиках, в береговой обороне. Из-за своего буйного цыганского нрава подрался с армейским патрулем и угодил в штрафную роту. В составе ее был отправлен на Рыбачий. Воевал там в самом опасном месте, получившем название долины смерти. Был ранен. После лечения в госпитале пришел на МО-433. Участвовал в высадке десанта на Рыбачий. И полуостров этот сделался для него настолько близким, родным, что он стал обращаться к нему, как к живому существу... — А теперь пойдем в кубрик, — сказал Николай после приветствия полуострова с палубы «охотника», — споем там песню о Рыбачьем. Внешне Гуслев, кроме обычной для его национальности смуглости и темных густых волос на голове, ничем не выделялся. Но, как и многие цыгане, имел кипучий темперамент. Обладал красивым, сильным голосом. Прекрасно играл на гитаре. И за это пользовался большой популярностью на катере. В кубрике, взяв в руки гитару и лихо тряхнув своей кудлатой головой, Николай запел: Прощайте, скалистые горы, На подвиг Отчизна зовет, Мы вышли в открытое море В суровый и дальний поход! А волны и стонут, и плачут, И плещут на борт корабля, Растаял в далеком тумане Рыбачий — Родимая наша земля. Корабль мой упрямо качает Крутая морская волна, Поднимет и снова бросает В кипящую бездну она. Обратно вернусь я не скоро, Но хватит для битвы огня. Я знаю, друзья, что не жить мне без моря, Как море мертво без меня. Нелегкой походкой матросской Иду я навстречу врагам, А завтра с победой геройской К скалистым вернусь берегам. Хоть волны и стонут, и плачут, И плещут на борт корабля, Но радостно встретит героев Рыбачий — Родимая наша земля. Песню подхватили сидящие вокруг Гуслева матросы, старшины. Их вдохновляло не только полное мужества и отваги её содержание, но и то, что вместе с чудесным звучанием цыганской гитары пению катерников о легендарном полуострове аккомпанировало и само омывающее его Баренцево море, волны которого плескались за бортом «морского охотника»... Роберт Русаков, как и положено радистам, имел хороший слух. В дополнение к этому у него оказался хотя и не очень сильный, но тоже неплохой голос. Уловив это, Гуслев сказал: — Слушай, юнга, ты нам очень подходишь. Так что обязательно приходи, когда мы собираемся для пения песен. И Роберт с удовольствием принял это приглашение. Если был свободен от вахты, вместе с не занятыми на ней моряками шел в находящийся на шкафуте «охотника» самый большой кубрик, вмещавший в себя всех собравшихся. И там они, усевшись вокруг Гуслева, пели песню о Рыбачьем, когда катер проходил около полуострова. Это стало традицией для МО-433, дававшей хороший боевой заряд его команде. И вместе с тем это вселяло в нее уверенность, что рейс катера пройдет успешно. ...МО-433, на котором Русаков воевал в Баренцевом море, имел водоизмещение всего лишь 56 тонн. Корпус его был деревянным (это старый, довоенный тип наших «морских охотников»). Кроме главного своего оружия — глубинных бомб, он имел только две 45-мм пушки, установленные на носу и корме, да пару крупнокалиберных пулеметов на шкафуте. И команда его состояла лишь из двух десятков человек... Условия жизни людей на больших и малых кораблях совершенно различны. Если на крейсерах, например, имеются медсанчасти с лазаретами, клубы с кинозалами, бани с ваннами, душем и прочий социально-бытовой комфорт, то катерники лишены всего этого. Когда катер выходит в море, оно захлестывает волнами его борта, обдавая солеными брызгами находящихся на палубе людей. Летом это не страшно. Люди стряхивают брызги со своей водозащитной одежды; а с палубы с закрытыми люками кубриков, машинного отделения вода сама скатывается в море. Зимой положение сложнее. Баренцево море не замерзает из-за доходящего сюда теплого течения Гольфстрим. Но когда вода попадает на палубу катера, то от холодного полярного воздуха намерзает на ней глыбами льда. И если их не скалывать и не выбрасывать за борт, катер может погибнуть. Это очень тяжелая работа, которую выполняет вся команда «охотника». И не только тяжелая, но и опасная. Перемещаться по палубе качающегося на волнах катера и так не просто. А когда палуба становится скользкой от льда, опасность полететь за борт, в ледяную воду, еще более возрастает. Приходится обвязываться страховыми тросами... Но, несмотря на всю сложность, опасность зимнего плавания в Баренцевом море, команда МО-433 бесперебойно выполняла все поручаемые ей боевые задания. А их только с октября сорок четвертого по май сорок пятого года (до Дня Победы), когда на нем находился юнга Роберт Русаков, было 128, как гласят записи в бортовом журнале катера. Он не только встречал и провожал идущие у Кольского, Рыбачьего полуостровов наши транспортные суда, союзные морские конвои, но и охранял от немецких подлодок подступы к нашим заливам, бухтам в этом районе, расстреливал опасные для судоходства, сорванные с якорей плавающие мины, доставлял штабных работников в расположения воинских частей, куда не могли пройти корабли с большой осадкой корпуса. Бывали и экстренные выходы в море для оказания помощи попавшим в беду кораблям. Так, перед вечером 30 апреля сорок пятого года, когда после возвращения из очередного похода МО-433 устало покачивался на швартовых у своей плавбазы «Маяк» в бухте Кувшинка, настраиваясь на завтрашний первомайский праздничный отдых, вдруг прозвучала боевая тревога. И катер, взревев моторами, на полном ходу вылетел из бухты в Кольский залив. Там его команда увидела огонь и огромный столб дыма над водой. Это, как оказалось, наскочил на незамеченную им плавающую мину американский фрегат, шедший к нам в Мурманск с союзным морским конвоем. У фрегата взрывом была оторвана носовая часть, но он держался на плаву. На его борту находилось большое количество глубинных бомб, готовых в любую минуту взорваться oт распространяющегося по кораблю огня. Горело и разлившееся по воде топливо. Среди очагов огня и корабельных обломков плавало несколько спасательных плотов. На них находились уцелевшие члены экипажа фрегата. Многие из них были легко одеты. — Подойти к плотам! — приказал командир катера старший лейтенант Кутвинов. И «охотник», чтобы не повредить плоты, начал осторожно приближаться к ним. Пулеметчик Борис Машинин, парень богатырского, как у Гулливера, телосложения, стал на выступающий снаружи по борту привальный брус катера. И, нагибаясь, как подъемный кран, своими могучими руками начал переносить американцев с плотов на «охотник», где их сразу помещали в тепло кубриков. В считанные минуты на «охотник» было поднято 22 пострадавших от взрыва моряка. И катер, выжимая из своих моторов всю заложенную в них мощность, понесся в Полярный (главная база Северного флота во время войны), где прямо на пирсе американцев приняли медики и увезли в госпиталь. Остальных уцелевших после взрыва от мины фрегата людей с плотов подобрали наши торпедные катера и со свойственной им вихревой скоростью доставили в тот же госпиталь. Своих союзников русские моряки нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах в беде не оставляли. * * * После войны Роберт Русаков окончил Калининградское высшее военно-морское училище, став штурманом и получив направление для службы на один из сторожевых кораблей Балтики. Но в конце 1953 г. уволился в запас в связи с сокращением численности Вооруженных сил страны. Далее были учеба в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова, работа в средней школе г. Искитима Новосибирской области, в новосибирском Академгородке. Там Роберт Сергеевич после защиты диссертации стал кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником. Вместе с академиком А.П. Окладниковым участвовал в создании 5-томного фундаментального труда по истории Сибири. Был ученым секретарем Президиума Сибирского отделения Академии наук СССР по гуманитарным и экономическим наукам. Читал лекции в университете. Перед выходом на пенсию возглавлял Сибирское отделение книжного издательства «Наука» АН СССР. И все время принимал активное участие в работе нашей организации юнг огненных рейсов 1941 — 1945 гг. по военно-патриотическому воспитанию молодежи!