Стрелки бегают по кругу

Но порция их счастья оказалась выпитой как-то быстро и неожиданно. (Так стакан с водой кажется мал разгорячённому жарой человеку.) Такси, в котором ехала Ирина вместе с четырёхлетним Санькой, превратилось почти в лепёшку. Наверное, мать инстинктивно попыталась отвести удар от сына. Сама погибла. Но Саша остался жить. Правда, инвалидом… Когда горе давит, падая всей тяжестью, ты поневоле цепенеешь. Какое-то время ты — его пленник. У Николая не было никакой возможности цепенеть. Ему сразу пришлось крутиться со скоростью секундной стрелки на циферблате. Больной ребёнок требовал сил, времени и, как это ни банально, денег. Раньше силы и время делились поровну на жену, сына, работу. Теперь Санька был вне конкуренции. Когда в семье ребёнок-инвалид, ставить крест на своей карьере чаще всего приходится матери. А здесь… Разве был у Николая выбор? Конечно, на работе отыскалась целая куча доброжелателей. — Такой жених пропадает, — шушукались женщины. И аккуратненько так сверлили взглядами. Наверное, скупую мужскую слезу пытались разглядеть. Другая половина сослуживцев поддерживала вдовца с ребёнком конкретными рекомендациями: «Да сдай ты его куда надо. И ему там лучше будет, и тебе проще». Но Николай сына любил. И потому напоминания о Санькиной неполноценности, случайные бесцеремонные душевные порывы доброхотов были для него чувствительней, чем страх перед будущим. Постепенно всё стало входить в привычно-монотонный ритм. Николай знал свой маршрут так же хорошо, как знают его стрелки на циферблате. Дом — работа — магазин — больница — аптека. По выходным, если стояла хорошая погода, взваливал сына на плечи — и мужчины отправлялись гулять. — Сейчас уже и наши специалисты стали говорить, что понятие «больной ребёнок» неверно. Просто есть варианты нормы. Вот и я хочу научить Саньку максимально реализовывать его возможности. И не только стремлюсь поставить пацана на ноги, но и избавить от комплекса неполноценности. Но пока ещё есть ощущение, что мой сын — меченый. Ну и я заодно с ним. — Голос Николая звучит спокойно. Но пальцы почему-то нервно барабанят по подлокотнику кресла. …Хотя однажды отец-одиночка дал волю нервам. Чуть морду не начистил кое-кому, да спохватился вовремя: дети рядом. Они и притащили своего учителя физкультуры (помочь, мол, надо), когда заметили на тропинке дергающегося и мычащего в приступе Саньку и Николая, прикрывающего ему голову, чтоб не разбил. Здоровенный качок посмотрел и процедил сквозь зубы: «А ну отойти всем от пьяницы!» Николай Владимиров работал в коммерческой фирме. Рыночные отношения не берут, увы, прошлые заслуги в зачёт. Если хочешь преуспевать, выкладываться надо каждый день. И Владимиров выкладывался. Дома, с сыном. А на работе начальство было, мягко скажем, не очень довольно. Замордованный Николай поплёлся посмотреть на дом, где его сын смог бы жить-доживать. Вокруг дома походил. Внутрь не зашёл. Не смог! Тучи на работе сгущались. Николай собрался с духом и, к плохо скрываемой радости администрации, уволился. По собственному желанию. …Утро начинается, как всегда. Сбегать в магазин и аптеку. Поднять Сашу, одеть, умыть, накормить. Если назначена консультация, показать сына специалистам. Убрать квартиру. Постирать. Приготовить обед. Погулять с Санькой. Сделать звонки. (Хорошо, когда есть друзья! Как раз старый друг и помог найти надомную работу.) От автора. Николай очень просил не называть их с сыном настоящие имена и фамилию. Говорит, своей налаженной жизнью он всё-таки доволен. И не нуждается ни во внимании, ни в жалости. …Жалость. Неуклюжая. Беспомощная. Ничего не меняющая. Так ли уж она нужна мужчине? Настоящему. Отмеченному талантом любить. Вот и всё!