Более того, заскакивал тебе на спину, клевал в макушку и больно хлопал по ушам крыльями. Боялась я и индюков. Наш дом стоял недалеко от церкви, за которой жил поп — любитель индюшатины. Он и прихожан в свое время «заразил» этой страстью. Попадья-матушка разводила весной и продавала индюшат, голеньких, голенастых птенцов с маленькими головками. За лето они вырастали. Те, которые превращались в огромных длинноногих куриц-индюшек, были безобидны. Но индюки!!! Когда появлялись птенцы, отцы-индюки зверели, превращаясь в сверхбдительных стражей семьи. Они трепали зазевавшихся уличных собак, пытавшихся прошмыгнуть к кормушке. Распустив крылья и хвосты, они превращались в огромные черные шары. Клокоча от негодования, они мчались на воображаемого врага, угрожающе размахивали длинными, раздутыми красными мешками, болтающимися под маленькими головами с хищными клювами. Они хватали за брюки проходивших мимо мужчин, в кровь раздирали голые ноги ребятишек, которые дразнили их. Чуть позже, приехав в гости к дяде Коле, я попала в затруднительное положение. В квартире был туалет, сделанный по всем деревенским правилам: с тамбуром и прочной входной дверью, с железной задвижкой изнутри. В тамбуре туалета поселили новорожденного теленка — существо жизнерадостное, растущее, все хватающее и сосущее. Однажды мимо него, «с риском для жизни», я прошмыгнула в туалет, закрыв задвижку изнутри, чтобы он не выскочил. Телок, играя хвостом, крутанул задвижку на внутренней двери туалета — и я оказалась пленницей. Когда я обнаружила, что этот коварный зверь-теленок сыграл со мной злую шутку, пожизненно заточив меня, я взвыла на весь дом, на весь квартал.
Взвыла на весь квартал
Неудачные контакты с животными продолжались все мое детство. Мне, да и другим сверстникам, не давал прохода молоденький, задорный петушок. Стоило выйти с решетом зерна или крошек к куриному племени, закричать: «Цып-цып-цып!», как он всегда оказывался тут как тут. Заскакивал прямо в решето, рассыпал зерно.