— Василий Демьянович, голубчик, милый! Прошу тебя, пожалуйста, не уезжай! Не уезжай! Прошу тебя: возьми меня замуж! Ну, пожалуйста, возьми! Увези меня с собой! Ты же обещал... Я же очень люблю тебя! — бормотала я, растворившись в нем. — Птаха, любимая! Милая девочка, прости, дорогая, мое сумасшествие! Я и правда слишком стар для тебя душой. Нет, я не могу! Не могу тебя взять в жены. Ты редкостной душевной красоты человек. Я очень надеюсь, ты еще будешь счастлива! Солнышко ты мое ненаглядное. Любимая моя девочка, счастье мое мимолетное! Спасибо тебе. Прости... Уже посадка... А пока послушай, Птаха. Это для тебя, любимая, на прощание... И, не выпуская меня из объятий, медленно шагая в оголтелой от спешки толпе, он негромко, но очень проникновенно, глубоким, сочным баритоном, с большим внутренним волнением, запел: Не уезжай, ты мой голубчик! Печально жить мне без тебя! Дай на прощанье обещанье, что не забудешь ты меня! Скажи ты мне, скажи ты мне, что любишь меня, что любишь меня! Скажи ты мне, скажи ты мне, что любишь, любишь ты меня! Когда порой тебя не вижу, грущу, задумчиво сижу, Когда речей твоих не слышу, мне кажется, я не живу! Скажи ты мне, скажи ты мне, что любишь меня, что любишь меня! Скажи ты мне, скажи ты мне, что любишь, любишь ты меня!!! В течение последних пятидесяти лет, проезжая Свердловск, ныне Екатеринбург, на «Сибиряке» в 6 утра, пользуясь 15-минутной стоянкой, я бегу на вокзал, нахожу «наше место» и, включив внутреннюю запись, слушаю, взволнованно слушаю голос моей первой любви...
«Не уезжай, ты мой голубчик…»
Я прибежала провожать его на вокзал. Встав на цыпочки, нетерпеливо крутя головой по сторонам, я жадно искала и не находила его в огромной, безразличной к моим душевным переживаниям текущей толпе. Он нашел меня сам. Крепко обхватив за плечи, развернул, прижал к себе и, зарывшись лицом в волосах, лаская руками плечи (я не видела, я чувствовала), плакал. Нервы его были на пределе.