В санатории лежали очень больные дети. У каждого из них была очень тяжелая хроническая форма костного туберкулеза. А это означало, что болезнь давно, основательно поселилась в их косточках и разрушала изнутри костно-мышечную ткань, искривляя их позвоночники горбами, суставы — наростами, кости — хрупкими переломами, гнойными свищами, доставлявшими детям мучительные боли. Были ли эти дети заразными — не знаю. Наверное, как и туберкулез легких хронической формы, которым болел наш папа, — да. Ведь микробы, «палочки ТБЦ», были в то время полновластными хозяевами здоровья людей. Это была очень распространенная болезнь, а антибиотиков, которые бы быстро ее победили, в 30-е годы еще не изобрели. Санитарно-гигиенические условия, хвойный лес с чистым воздухом, хорошее питание, своевременные перевязки и режим-режим-режим — питания, процедур, отдыха — были основой лечения. В лечебные корпуса санатория нас, конечно, не пускали, и с детьми мы общались через открытые окна: они — лежа в специальных кроватях, мы, как обезьяны — сидя на деревьях. У них были чистые постели, хорошее питание, множество игрушек, цветных карандашей, книг. Их учили хорошие учителя, на перевязки носили на руках или везли на каталках, их гипсовали. У нас ничего этого не было и в помине, но было то главное, чего не было у них, — здоровье, свобода, весь мир. Мы тайно завидовали и тянулись друг к другу. В праздники, путаясь в халатах до пят, мы давали им концерты. Танцевали «яблочко», «лезгинку», пели «Сулико», показывали фокусы. Они дарили нам свои картинки, угощали фруктами, читали стихи. В будни они томились в своих гипсовых корсетах в палатах или на открытых верандах, дотягиваясь костылями до зеленых ветвей деревьев. Зимой, как мумии в меховых мешках, они в «мертвый час» спали на воздухе в любой мороз — это считалось очень полезной закаливающей процедурой. А мы, как оголтелые, носились по окрестностям санатория. Играли с жеребятами, бегали в сосновый бор за брусникой, черникой. Ползали по отвесным берегам речушки в поисках грибных плантаций, ловили пескарей, играли в городки, лапту, горелки, бабки, догонялки и время от времени лазали на деревья, чтобы сообщить санаторским ребятам последние новости. Тайно передавали им по ниточке кулечки ягод, жвачку из пихтовой серки, шишки, живых пескарей, лягушек, божьих коровок, ящериц, камушки, цветные стеколки и даже однажды — ужа. Нам за эти проделки «перепадало на орехи», так как дети, которым нельзя было двигаться, приходили в неописуемое волнение и, конечно, двигались, если не сказать больше. Но это подвигло взрослых на организацию «живого уголка». В нем поселились кролики, журавль, лисенок, говорящая ворона, разные птички и даже веселые попугайчики. Мы, здоровые дети, любили санаторских, знали всех поименно. Жалели, и когда один мальчишка назвал больного калекой, мы поколотили его. Так негласно крепки были детские моральные законы.
Санаторские «бедолаги»
Несмотря на то, что мама воспитывала нас в строгости и труде, это не мешало, а помогало нам быть веселыми, здоровыми, жизнерадостными. Круглыми отличниками мы не были, но учились основательно, с удовольствием бегали в разные школы, были любознательны и инициативны, лезли «во все дырки», и всегда с нами что-нибудь приключалось.