Боль утихнет

Отлежал полгода в госпитале. Сегодня должны были выписать всех выздоравливающих, но в связи с победой отложили выписку до завтра. Утром старшина Шангин был доставлен на санитарной машине до железнодорожного вокзала. На вторые сутки прибыл в свой районный городок: у районной больницы встретил паренька из своего села, подошел ближе, узнал его. — Здравствуй, Гриня! Тот не сразу ответил: смотрел, смотрел на мужчину в военной форме с костыльком. Через некоторое время двинулся навстречу. — Здравствуйте, дядя Ваня. Вы домой? — А куда же мне еще, Гриня. А ты по какой нужде здесь? — Да маму привозил в больницу. — А что с ней? — На посевной с мешками надсадилась, заправляя сеялку. Теперь с поясницей мучается. — А что, Гриня, мужчин не было что ли в селе? — Мужчин, дядя Ваня, почти нет, а те, что есть, — фронтовики с увечьями. Видно, и здесь хлебнули горького до слез. Солдат не стал спрашивать про свою семью, зная, что и им досталась такая же доля в эти лихие годы. Ехали тихо. Вороной мерин еле-еле передвигал ноги, торопить его было бесполезно: изработанный, тощий, нуждался в отдыхе и хороших кормах. — А на войне, дядя Ваня, страшно было? — Страшно, Гриня, но если переборешь страх, воевать можно. Трусость — это, Гриня, самое позорное явление на фронте. В село приехали только на закате солнца... Вошел во двор своего дома — лай собаки оповестил домочадцев о приходе хозяина. — Здравствуй, Волчок, ну вот мы с тобой и встретились. Волчок завилял хвостом. — Не забыл, значит, хозяина за три года. * * * Клавдия Петровна позвала старшего сына: — Коля, выйди во двор, посмотри, на кого так усердно лает Волчок? Паренек вышел из дома, узнал отца, подбежал к нему, закричал от радости: «Папка, здравствуй!» — Здравствуй, сынок! — обнял, поцеловал, спросил сына: — Все дома? — Все, папка, — Коля хотел бежать до матери. — Постой, сынок, пойдем вместе, теперь спешить некуда — война закончилась. Вошли в дом. Жена кинулась к нему, обняла, промолвила сквозь слезы: «Наконец-то дождались». Все семейство: жена, два сына, дочь окружили солдата, радуясь возврату отца живым... У кого-то достали бутылку самогона — перед ужином с женой выпили. Сев на постель, он отстегнул протез левой ноги. — Вот, Клава, подарок с фронта, да еще два шрама на спине — это Сталинградская битва. Там, Клава, был ад кромешный, но все же мы выстояли и победили. Ты мне расскажи, как вы здесь пережили эти годы? — Хорошего, Ваня, мало было: работали не покладая рук, так надо было. Теперь, может, станет полегче. На третий день фронтовик решил сходить в контору колхоза. Зашел в кабинет председателя, поздоровались, как старые знакомые, обнялись — ведь 15 лет проработали вместе, один — председателем, другой — агрономом. — Ну, Иван Семенович, рассказывай о себе. — Войну, Николай Петрович, закончил, видишь сам, с какими результатами. — Вижу по заслугам и ранениям. Отдохни немного, зарубцуются раны, боль утихнет. Я ведь тоже два раза пытался уйти добровольно на фронт, но секретарь райкома вызвал к себе и говорит: «Ты что, хочешь бросить хозяйство, оставить его на женщин и детей?! Ты, — говорит, — трус! Вот давай застегивайся на все пуговицы, засучивай рукава и забудь про фронт — там без тебя справятся». В общем, он меня прочесал. Засиделись долго. Вышел Иван Семенович из правления далеко за полдень. * * * Год прожил Иван Семенович дома и занемог... Умер он под утро 8 мая 1946 года. Волчок выл всю ночь, чуя недоброе. Клавдия Петровна сказала сыну: «Коля, отвяжи Волчка, пусть простится с хозяином». Хоронили Ивана Семеновича всей деревней. На груди ветерана лежали фронтовые награды: орден Красной Звезды, медаль «За отвагу» и медаль «За оборону Сталинграда». Когда все ушли с кладбища, Волчок остался сидеть на могиле. С тех пор никто его больше не видел.