Житейские истории
Это было как в кино, прости меня Господи! рассказывал мой старый приятель, бывший военный журналист Семен Крушинский. Он привез мне из Бишкека, бывшего Фрунзе, весточку от наших общих старых друзей огромную дыню, похожую на некое космическое тело, вызревшее под южным солнцем. Даже маленький долг платежом красен, и сейчас мы потягивали пиво в подвальчике на площади Станиславского.
Когда он собирался обратно в Новосибирск, ему, несмотря на драматические обстоятельства его поездки, всучили для меня дыню. Киргизия, или как нас сейчас приучают говорить Кыргызстан, по-прежнему манит многих, кто знал ее прежде, все тем же обилием удивительных фруктов и подсоленной водой Иссык-Куля. Вот он тоже собрался погреть свои косточки на его берегах где-нибудь в районе Дмитриевки (или как там она сейчас называется) или Чолпон-Аты. А попал под уголовное следствие
Впрочем, он-то отделался легко: так, несколько дней нервотрепки, а вот наш общий знакомый Щегол царство ему небесное Юрий Щеглов был высок, хорош собой, русоволос, с залысинами, и девочки млели от него и называли Кевином Костнером.
Представляешь, ночью в Георгиевке это граница между Казахстаном и Киргизией нас останавливают: я даже не знаю, чей это был пост. Юрка меня встретил в Отаре, это станция в степном Казахстане, неподалеку от Алма-Аты. Фокус ты помнишь? в том, что на поезде надо трястись, огибая горный хребет через Луговую, еще почти сутки, а в Отаре вышел, пересел на машину и через перевал за час с небольшим в Бишкеке.
Проверки документов, конечно, бывают, но досматривают внимательно в основном автотранспорт: Чуйская долина, как известно, богата коноплёй, по трассе идут грузы на север, и тут случается всякое.
В общем, останавливают нас, офицер берет под козырек и, проверив документы, просит открыть багажник. А там одна моя сумка и еще небольшой чемоданчик, который Юрка, узнав, что я приезжаю, попросил по телефону захватить из Новосибирска.
Я даже в окно вижу, как у Юрки руки запрыгали. Права он положил в нагрудный карман, начал открывать багажник, да что-то заело. Он пошел за чем-то в машину, и вдруг нервы, видно, не выдержали по газам, и мы рванули. Это было как в кино. И только один выстрел. Скорее всего, случайный, предупредительный, для острастки. Собственно, я даже не слышал его. Но вот бывает так по худшему варианту. И голова Юрки упала на руль, а машина тут же врезалась в ограждение.
И вот я сижу сам не свой, рядом Юрка на руле лежит, кругом красота необыкновенная, южная весна пенится, луна огромная, с медный таз, и прожектор, кажется, нас до костей пробивает. Вокруг пограничники, милиция, казахи и киргизы. Меня просят выйти из машины, открывают багажник, вытряхивают сначала мою сумку, потом отвёрткой вскрывают чемоданчик, там тоже какие-то шмотки, но вспарывают ложное днище, а под ним пачки наших красных пятитысячных. Почему не долларов или евро, не знаю. Но вот такое количество наших «деревянных» я видел впервые, даже в кино такое не показывают.
Что за беда деньги Щеглов вез, никаких деклараций заполнять не требовалось Чего он сорвался? Ну, как ты понимаешь, я выступил в роли несведущего курьера: так, передал посылку. От кого? А черт его знает! На вокзале в Новосибирске к вагону подошел парень: вы Семен? Вот это Щеглову! Отдал чемоданчик и персонально для меня бутылку коньяка сунул. Юрка по мобильнику удостоверился, что чемоданчик у меня, и ночью, после того, как мы проехали Алма-Ату, встретил меня в Отаре.
Испорченный отпуск ладно, а вот жизнь того не стоит, чтобы хорошо подзаработать. И, судя по Юркиным прыгающим рукам, делал он это, скорее всего, впервые и вряд ли понимал, что ему конкретно грозит: подумаешь, да сам уже сто раз эту дорогу проделывал! Но вот не рассчитал нервы подвели, а точнее, даже не нервы, а некоторые особенности его характера
Щеглова я знал давно: еще с советских времен. Знакомства у него были обширнейшие. Когда-то он закончил журфак Львовского политучилища (Господи, неужели это и вправду было когда-то!), и до распада Союза его успело помотать по окраинам «империи». Он служил в военных газетах Закавказского, Средне-Азиатского, Прибалтийского военных округов и заканчивал свою не очень удачную карьеру военного журналиста в СибВО, Новосибирске, тоже в окружной газете.
Но после увольнения в запас быстро оттуда «слинял» и устроился в одно из популярных в 90-е годы коммерческих изданий.
Наши пути время от времени отрывочно пересекались. Да и с кем Щеглов не был знаком! Кажется, он знал весь журналистский мир, а мир знал его. И внутри нашего профессионального сообщества, которое все меньше походило на братство, у них, бывших военных журналистов, был еще какой-то свой кружок. Во всяком случае, у Юрки точно: у него никогда не было проблем с работой, деньгами, билетами, гостиницами и т.д. Даже после 91-го года он постоянно путешествовал: то в Ригу, то в Киев, то в Ташкент. Но в последние годы осел в Бишкеке. Это случилось потому, что тетка оставила ему приличный дом, от которого невозможно было отказаться и в котором настолько хотелось жить, что остальное все мимо: политика, национальные проблемы, работа, климат и т.д. Просто замечательный дом. Я его видел. И обитая в этом прекрасном доме, кажется, с третьей женой, Щеглов работал в русскоязычной газете, которая прежде была главным республиканским изданием на русском языке.
Журналист он был хороший, с цепким аналитическим умом и ярким языком. Слова ладненько ложились у него в строку, и мысли всегда сопутствовал какой-нибудь образ. Когда он писал в военной газете, допустим, о ракетчиках и ракетах, то они у него «просверливали толщу атмосферы с упругим жужжанием майского жука». А если о танкистах, то «тяжелые машины хлопали гусеницами по пыльной дороге, как некогда подошвами сапог солдаты пехоты».
Был он как бы сказать помягче? словоохотлив и одновременно абсолютно органически не мог врать. Это редкое качество, когда из человека льется поток слов, но все правда. Не исключено, что его не очень удачная карьера военного журналиста тем и объяснялась: не мог он серьезно писать о социалистическом соревновании в боевой и политической подготовке. Не выходило. Так продолжалось и на гражданке: его язык мертвел, когда надо было писать заведомую ложь, которой всегда хватает в нашей работе, а в 90-е было слишком много: о том, какой молодец тот или иной мерзавец, об успехах в конверсии или как не правы они, когда вся правда на нашей стороне, и т.д.
Он, разумеется, тоже был по-своему артистичный «акробат пера». И когда дело касалось самых серьезных проблем, ему не было равных в точности и яркости публицистичных выступлений. Но вот писать о том, что наши или чьи-то торты, кастрюли, хомуты или газонокосилки самые лучшие в мире, он катастрофически не мог. Поэтому постепенно переключился на медицинскую тематику и даже немного гордился, что не рекламирует импортные лекарства и не запугивает кашлем как верным признаком чахотки.
В Бишкеке он продолжал заниматься медициной, писал на околонаучные темы, например, в интернете широко были известны его репортажи о судьбе мелеющего Иссык-Куля и интенсивном таянии среднеазиатских горных ледников. В политику не лез. И несколько лет назад, когда мы встретились с ним в Бишкеке, на мой вопрос о национальной проблеме он прямо сказал:
Да брось ты! Ты еще не почувствовал, что здесь не Прибалтика: если у тебя есть рубли, которые надо поменять на сомы, и если ты по натуре вообще не верблюд, ты даже намека не встретишь на это. Даже в самые шумные времена, когда Акаева убирали, не было мародерства на национальной почве, как в том же Таджикистане. Я не знаю, почему, но межнациональные конфликты в Ферганской долине были острее, чем здесь. Может быть, в этом частично заслуга «плохого» Акаева
Я спросил его, почему он сорвался из Новосибирска. Он снова обескуражил меня своей откровенностью:
Ты знаешь мою слабость: я абсолютно не умею врать и молчать! И когда Олег с компанией целиком прибрал нашу газету к рукам и начал качать из нее сверх положенного, все видели, что дело идет к краху, но не могли понять, почему: вроде бы изначально успешный коммерческий проект А я знал, что дочка Олега учится в Лондоне. И мне рассказывали, что она не снимает какую-нибудь квартирку в Ист Енде, а живет в своем весьма приличном доме по дороге в Хитроу, тысяч эдак за пятьсот фунтов стерлингов. Скорее всего, и Олег туда намыливался, в России в то время было голодно
Ну, тут вскоре начались разговоры о банкротстве, собрались акционеры, и я в их числе. Как же так? спрашивают. Я и рассказал, как нас, лохов, за нос водят, и какой лохотрон Олег устроил из нашей редакции.
Решили шум не поднимать, газету сдали в «надежные руки», разделили, что осталось, и разошлись. А я понял, что мне в Сибири ловить больше нечего. Вряд ли мне грозили какие-то драматические сложности. Но доживать на военную пенсию не хотелось, а тут тетка встретилась с Богом
Кстати, знаешь, что она мне напоследок сказала по телефону: «Старики должны смотреть весело, потому что вскоре им предстоит радость от встречи с Богом!» Гениально!
А почему его все звали Щеглом и, несмотря на возраст, никогда не относились серьезно? спросил я Семена.
Ну что значит «серьезно»? Я, например, к нему относился очень серьезно. И женщины его любили это точно. Менял он их, правда, довольно часто, но, думаю, все по той же причине: любил искренне, а когда чувство кончалось, не мог лгать или притворяться. Детей, кстати, у него не было. Видимо, жены чувствовали, что он немного не от мира сего, и будущее семьи весьма призрачно. Чтобы нормально жить, нужно непременно хоть немного все время врать. А он этого не умел.
Еще был он немножко позер. Если были деньги, то выпивка по высшему классу, и, помнишь, он всегда был в превосходном пиджаке? Штаны, туфли, пальто могли быть какими угодно, но пиджак только люкс! В этом было нечто от прежнего офицерства: мундир превыше всего!
Когда я был в предпоследний раз у него в гостях, он достал откуда-то саблю: вещь, видимо, дорогая, и показал гравировку: «Поручику Щеглову в знак признания личной храбрости. 1856 год».
Он тебе о ней не рассказывал?