К 80-летию академика Игоря Коропачинского
Недавно Игорь Юрьевич вернулся из поездки в Австралию. В Сиднее всегда лето. Одна из самых благополучных стран мира живет несколько по другим законам, отличным от России. Если бумеранг не достигает цели, не сшибает дичь для аборигена, он возвращается к нему на ладонь. Экономика страны, «запущенная» вдали от мировых катаклизмов, достигла цели — процветания общества и, как нигде в мире, не теряет руки хозяина, т.е. человека, которому она и служит.
Огромная лесопарковая территория в центре Сиднея, где чрезвычайно даже по австралийским меркам дорогая земля, где не только сохраняются, но и культивируются тысячи растений со всего мира, со всеми «букашками», попугаями и прочей живностью, яркое тому подтверждение. Это, если так можно сказать, траектория бумеранга подлинной цивилизации. Когда человек не только берет от природы, но и воздает ей.
— Игорь Юрьевич, — спрашиваю ученого, — а может, все дело в богатстве страны и климате? Центральный парк Нью-Йорка или Гайд-парк в Лондоне тоже не по бедности…
— Понимаете, какая штука: все эти парки создавались задолго до нынешнего процветания этих стран. Настоящий парк или дендрарий формируются столетия! Помните анекдот про английский газон: это очень просто — поливать и подстригать, и так триста лет…
Я люблю свою Родину, люблю Новосибирск, но когда городские власти принимают решение в 1964 году перенести Ботанический сад в Академгородок, а богатейшую коллекцию растений уничтожают, чтобы здесь прошла улица Жуковского, это ни о чем, кроме невежества и сиюминутного понимания выгоды, не говорит.
— Ну, тогда, может быть, у нас цивилизация еще слишком молодая: не научились, не понимают, не знают?..
— Тоже не так. Не говоря уж о Москве и Петербурге, в Сибири, в Иркутске, первый парк был заложен еще в XVIII веке известным ученым Эриком Лацманом. В Красноярске до сих пор сохранились сады Юдина, Крутовского — это позапрошлый век. То есть культура озеленения городов у нас не такая уж молодая. Беда в том, что она не становится потребностью, отличительной чертой власти, которая у нас в России никогда не была подконтрольна обществу.
Еще лет сорок назад меня как специалиста-дендролога привлек к этой работе горком КПСС. Был я молод, энтузиазма не занимать, но когда насмотрелся на так называемое «озеленение»… Как это делалось? Вот, допустим, горисполком принимает решение: в текущем году высадить на 10 тысяч кустарников и деревьев больше — не 100, а 110 тысяч штук. Разнарядка спускается в районы. И вот в Ленинском девочка с авторучкой звонит на предприятие:
— Иван Иванович, вам причитается увеличить посадки на 500 деревьев!
Тот вызывает зама:
— Найди место (по-моему, вон там, за цехом, у нас пустырь есть), людей и обеспечь подешевле…
Насмотревшись, я выступил на сессии. Меня не поняли. Вот и все применение науки дендрологии…
— Но сейчас-то, когда так много говорят об экологии!
— Положение еще тяжелее. Тогда брали массовостью, валом, сейчас нужны серьезные деньги. Правда, совсем недавно мы выполнили своеобразный соцзаказ — написали книгу «Деревья, кустарники для озеленения Новосибирска». Системно изложили все накопленные знания по использованию в первую очередь сибирских видов растений. А они богатейшие! Надеюсь, книга найдет спрос и применение.
Мне смешно, например, видеть, как люди с достатком покупают в модных магазинах в горшках польскую или датскую гортензию и везут ее в свои сады. Коммерсант свою задачу выполнил, получил деньги, но растение-то замерзнет в первую же зиму!
Но другой пример: одна из моих аспиранток обратила внимание на удивительные декоративные качества сибирской мирикарии. Стала культивировать ее сначала в саду, потом в питомнике, и сейчас это одно из самых популярных и к тому же выносливых садовых растений.
А что касается экологии, то здесь вообще полный мрак. И начинается он в головах так называемых ответственных работников. Экология — это наука. И как научный инструмент сумма знаний может быть использована на практике, допустим, в борьбе за чистоту воздуха и т. д.
— Сейчас все измеряется рублем. Может, в этом причина?
— Экономическим эффектом все измерялось и при советской власти. Вот ты покажи мне экономическую эффективность своей работы! А как ее измеришь? Если ты идешь по грязной улице и тебе нечем дышать, то все равно ты придешь туда, куда надо. А то, что количество заболеваний, связанных с загрязнением окружающей среды, растет год от года, эти факты тоже не поддаются прямому расчету.
— Но можно рассчитать эффективность лесозащитных полос, рекультивации «лунных ландшафтов» Кузбасса, защиты плодородных земель от эрозии…
— Очень приблизительно. Убежден: иного пути развития у нас нет, как только комплексно решая проблемы сохранения, культивирования растительного мира. И чем раньше мы это поймем, начнем переходить от слов к делу, тем лучше. Огромные массивы сибирской тайги создают иллюзию свежего воздуха, огромных легких страны. Но в тайге люди не живут. Они все больше концентрируются в крупных городах. А здесь условий для нормального проживания все меньше.
— XXI век называют веком биологической науки…
— Слова, слова… Но вся моя жизнь связана с лесными культурами, искусственным лесоразведением, и, сколько я себя помню, на эти цели всегда выделялись крохи. Цифры несопоставимые не только с научными разработками, допустим, в оборонном комплексе, но и в изучении генома человека, в борьбе со
СПИДом, лучевой болезнью. Биология — понятие широкое. И я очень надеюсь, что и власть, и руководство научными структурами когда-нибудь поймут, что человек живет прежде всего в зеленой среде. И, честно говоря, я даже удивляюсь, как это, несмотря ни на что, наш Центральный Сибирский ботанический сад не только существует, но еще и развивается. Что мы являемся крупнейшим научным учреждением подобного типа за Уралом со всеми вытекающими последствиями. Естественным образом мы стали одним из центров научной деятельности сразу по нескольким направлениям науки. У нас крупный дендрарий в 25 гектаров, который, правда, нужно немедленно огораживать, иначе все растащат. У нас свой известный в научном мире и стране совет по защите докторских диссертаций. Крупнейшие в Сибири гербарий, научная библиотека. Огромная, более шестисот гектаров, с величайшими возможностями территория. Несмотря на смехотворную зарплату, множество инициативных, преданных своему делу людей и т.д. и т.п.
При всей нашей бедности ЦСБС ежегодно посещает несколько десятков тысяч человек. В основном это экскурсии школьников. Но едут и взрослые. И, к счастью, не только с лопатами, чтобы где-нибудь с краю украсть что-нибудь. Интерес к зеленому миру растет, и, наверное, хотя бы поэтому стоит жить и работать. Но ведь хочется большего!
P.S. Автору этих строк уже не раз приходилось общаться с академиком Коропачинским. То в ЦСБС проходит съезд садоводов России, то научная конференция, приуроченная к 60-летию (год создания — 1946-й) этого крупного научного учреждения. Да и просто с фотоаппаратом пройтись зимой в лютый мороз по теплицам Ботсада, чтобы порадовать наших читателей снимками диковинных экзотов, — редкое удовольствие!
Но всегда Игорь Юрьевич избегает распространяться о себе: говорит все больше о проблемах огромного, любимого и отнюдь не заласканного вниманием и заботой властей сада — детища сибирских ученых-биологов.
Вот когда же, наконец, денег на оранжерею дадут? Срочно нужно территорию огораживать, людям не символическую зарплату платить… Технику давно пора не только в виде лопат покупать, но надо уже и приличный микроскоп иметь, цифровая оргтехника нужна на порядок моложе…
Это уже потом, из других источников выуживаешь дополнительные подробности, что с 1942 года мальчик из интеллигентной образованной семьи работал на оборонном заводе токарем. И меньше всего, наверное, в ту пору он думал о патриотизме, потому что нужно было элементарно выжить. Позже, однако, сумел-таки закончить семилетку, потом техникум, потом Сибирский лесотехнический институт и уже в 28 лет, «остепененный», стал заведующим кафедрой, профессором. Почти два десятилетия был директором Центрального Сибирского ботанического сада. А сейчас советник РАН. И — удивительное дело! — он не «расслабился» с возрастом, а уже всего себя посвящает науке и за период после почетного «ухода» выпустил в свет четыре (в том числе одну в соавторстве) монографии, систематизирующие огромные накопленные знания в области дендрологии.
И — последний штрих. Из Интернета мне удалось узнать, что сын Игоря Юрьевича, названный в честь деда, — Юрий Игоревич Коропачинский — крупный бизнесмен в Красноярске, активный участник политической жизни края. И в одном из интервью он якобы сказал, что вот, мол, с детства тоже мечтал о науке, но наука сегодня — это далеко не передний край общественной жизни…
Не будем судить: каждому — свое. Но в чем абсолютно уверены коллеги академика Коропачинского, так это в том, что его научные работы, огромный фактический материал, собранный лично им за четыре с лишним десятилетия экспедиций, десятки учеников, многие тысячи деревьев, посаженные лично им в дендрариях Сибири, уже обессмертили имя этого человека.
Бумеранг у него на ладони: пускай нам общим памятником будет зеленая Планета людей.