Новая книга стихов Татьяны Решке «Голубиные травы» была выпущена в октябре издательством Новосибирского отделения Союза писателей России. Что означает название сборника? Это поясняется в небольшом вступительном слове: «Вербена — мифопоэтический символ встречи, полноты жизни и долголетия. Иногда ее называют голубиной травой. Согласно народным поверьям, вербену собирали в сумерках, «чтобы никто не видел« (ни луна, ни солнце), и предлагали земле в качестве искупления соты с мёдом». Книжные страницы — это и есть не что иное, как место встречи автора и читателя.
«Горечью и тревогой отмечены многие строки этой книги, — делится впечатлением от знакомства со стихами Татьяны Решке писатель Станислав Золотцев. — Но — не отверженностью от жизни, не чернотой взгляда на неё… Всё то, что давит и душит, — лишь морок своего рода, дурная пена, а жизнь — подлинная, глубинная — совсем иное. Задача поэта всегда, во все времена — сказать людям, убедить их в том, что сердцевина жизни сладка и мудра, как «Яблоневый мёд». Один из лучших образов в этой книге (а в моей памяти вспыхивает древнее сравнение «поэзия — мёд великанов)«…»
Я люблю дарить весну
Белизне бумаги гладкой.
В тёплый дождь войду украдкой,
Ветке тополя приснюсь.
Я люблю густую тьму
Непроглядной, поздней ночи
Разрывать кострами в клочья.
Жарким шёлком обниму
Наготу колен и стебли
Неседеющих волос.
В неурочный час обедни
Бога я молю всерьёз,
Чтоб от ветра не поблекли
Сердцевинки чайных роз.
Чтобы не коснулся крова
Ранних гроз жестокий кнут!..
Верю: ангелы поймут
И несказанное слово.
Клавиши новенького рояля:
Сливочно-белые клавиши,
Гладкие черносливы.
Молчат.
Отдыхают.
Дремлют.
Заговорят — и я позабуду
Мир чёрно-белый,
Знакомый на ощупь.
Пойду по радуге,
Наугад.
Дождь
Меж всхлипов шин, плащей, галош,
Нелюбопытной скользкой лени
Рассеянный и серый дождь
Шумел, шумел в недоуменье.
Скитался в глубине дворов,
Шуршал по черепичной коже.
Меж перепончатых зонтов,
Неразговорчивых прохожих.
Искал, который час подряд,
Земли, наморщенной от жажды.
А натыкался на асфальт
И на чугунные ограды.
Подкова на счастье
Бумажные горы, проекты, дела…
Стихи мои выгорели дотла.
Пустой обязаловки — полон карман,
А годы-пролётки несутся в туман!
(Куда? В никудыкины степи…)
Зима на носу, в небесах — и души.
В таком помраченье — стихов не пиши.
Всё в мире разболтано да нескладно!
Вот только однажды приснилось — куда-то
Иду. Не по делу. Пустырь
в голове.
Вдруг месяц (подковкой!) забрезжил в траве.
Пытаюсь дотронуться и… в тот же миг
Малютка-Пегас предо мною возник!
(Пегас. То ли зверь, то ли птица?..).
И голос: «Надейся! находка случится.
В тот час, когда песен в душе ни на грош,
Когда будто вовсе не веришь, не ждёшь,
От пыльных бурьянов, осин непролазных —
Детёныш, живой, озорной, кареглазый!
Как Феникс из пепла, родится он снова
Из найденной на дороге подковы».
Белою кошкой
Пурга ныряет
В гулкие глотки
Скрипучих подъездов.
Скачет, всю ночь напролёт гоняясь
По подворотням за чёрною мышью.
Пасхальное
Всё то, что входит в уши, выходя из уст,
Затрагивает сердце, а не губы.
Слова имеют цвет, слова имеют вкус,
Слова имеют запахи и судьбы.
В словах — мелодия, и в звуках — глубина,
Дрожащая на обнажённых нервах.
Какая сладость хлебного зерна
В пасхальных благодарственных напевах!
С берестяной, весёлою корзиной
Войду я в старый город — величать
Валун замшелый, рокот голубиный
И майских молний белую печать.
Зимний клён
Бороться с ветром Севера?
Не стану я…
Как плеть по венам — снеговая прядь.
Я тих, я пуст, я сломан — до отчаянья.
Рук не поднять.
На краешке земли моей стою.
А снег так плотен, что не продышаться.
И чудится: я мог бы удержаться
За белизну, за ветреность твою!
За властный жест невозмутимых рук,
Который в млечном воздухе не тает…
Тебе послушна смерть моя седая,
Насмешливый, опасный, белый дух!
Не отпускай.
Пронзительная близость
Твоих снегов хмурь выметает вон.
О, весело!.. Снег, зелень в унисон.
Пусть даже вера стоить будет жизни —
Я верую! Спаси и сохрани,
Мне так светло — в руках твоих исчезнуть.
Сквозь ядовитый, гулкий хаос бездны,
Вот: в лунную ладонь — мои огни.
Детство, как солнечный зайчик,
Скользило, не натыкаясь
На острые уголки мирозданья
Даже в самой тесной, пыльной клетушке.
А нынче даже на ровной дороге
Меня стерегут синяки да шишки.
Просто я стала большая.
Часто
Однако же забываю об этом.
Не успеваю затормозить,
И голову наклонить — там, где нужно.
Вслед, над самым смертным обрывом,
Я буду с тобою — во мгле, в беде,
В самом запутанном, непроходимом…
За то, что жила навстречу тебе,
Ты жив пойдёшь — в двух шагах от беды!
Пусть даже стихов моих не услышишь.
Мои стихи — летучие мыши,
Над холодом сумеречной воды.
(May, ее любимым персонажам)
Там, за тучею горбатой,
За морскою синей далью —
Тот, кого я угадаю
С полуслова, с полувзгляда.
Тот, кого укажут Руны,
Долгожданный, наречённый —
То ли принц на белой шхуне?
То ли вор под флагом чёрным?
Море взбалмошно-беспечно
Лижет шёлк песчаной кожи.
Жду — о ком волна нашепчет,
Наморочит, наворожит.
Верный принц?..
Бродяга шалый?
На кого укажет случай?
Буду тёмными ночами
Сердце ветреное слушать.
Глубина — капканы серых
Ям. Грядущее? Тем паче…
Что за птицу, мое сердце,
Под гусиной кожей прячешь?
Нежен, ласков и доверчив
Добрый принц, мой гость. Поднять бы
Алое вино — за встречу
И за день грядущей свадьбы.
Ладен, статен… Ан не надо
Ласк его! и клятв не надо!
Чаяньям ночным в награду
Жду… Ожога? Зелья? Яда?
Жду — того, кто поцелуи
С губ сорвет, будто сворует.
Душу жадную и злую
Окольцует, околдует.