Старейшему фотомастеру Академгородка исполнилось 80 лет
Года два назад был забавный случай. «Вечерка», иллюстрируя один из материалов об Академгородке, использовала некий безыменный фотоснимок из известного издания: город науки с высоты птичьего полета. Оказалось, что автор есть, и это Рашид Ахмеров, штатный, так сказать, фотолетописец СО РАН, и он не без основания обиделся на эту безыменность.
Но я подумал: зря Рашид Ибрагимович обиделся, ведь у любой народной песни тоже изначально есть автор, и в этом смысле удачные фотоснимки, становясь подлинно народными, уже почти не принадлежат автору, они — достояние Времени.
Окидывая недавно при встрече взглядом личный архив Ахмерова (десятки тысяч негативов, бесчисленное множество иллюстрированных книг, фотоальбомов, проспектов и т.п.), я утвердился в этой мысли. Ни в коем случае не принижая искусство фотографии и авторское право фотографа, все-таки считаю наше журналистское ремесло лишь средством, при помощи которого сама жизнь запечатлевается в газетной строке, на снимке, в хронике и т.д.
Дагерротип, потом фотография в ее классическом понимании, а затем и цифровая печать — лишь средство отражения жизни и колоссальной работы людей. В этом — участь фотографа, как бы он ни назывался: фотокорреспондентом или фотохудожником.
Рашид Ахмеров — не исключение. Его личная заслуга в добросовестном и неравнодушном отражении жизни Сибирского отделения Академии на протяжении всей истории его существования, несомненно, уникальна, — с 1954 года он по-своему служит науке. И такой участи «размышляющего зеркала», в котором время как бы останавливалось в разные его моменты, можно только позавидовать. В этом смысле восклицание гения «Остановись, мгновенье, ты — прекрасно!» подходит и фотожурналисту, отражающему жизнь Академгородка на протяжении полустолетия.
***
Братьев Ахмеровых было пятеро: Файзрахман, Хамид, Галим, Сагит и младший — Рашид. Конец 20-х годов прошлого века. Поселение сибирских татар в Каргатском районе — Булат. Многодетная семья сельского учителя, преподавателя татарского языка Ибрагима Ахмерова. В самый разгар коллективизации при невыясненных обстоятельствах Ибрагим погибает. Полуголодным пацанам по всем обстоятельствам были уготованы бродяжничество и, Бог весть, что еще похуже. Но мать, родня, собственное упорство ребятишек, а главное, на мой взгляд, все-таки несомненное движение вперед всей российской жизни, несмотря на все ее темные стороны того периода, зерна образования, брошенные отцом в благодатную почву, — все это вывело всех пятерых Ахмеровых в достойные люди.
Так уж получилось, что ближе всех Рашиду стал предпоследний брат, Сагит. Семья перебралась в Новосибирск, и ветераны «Вечерки» до сих пор помнят фотокорреспондента Сашу Ахмерова. И частенько рядом с ним на съемках оказывался младший братишка. Первый фотоснимок Рашида был сделан под его непосредственным руководством. В 1945 году, уже после Победы, группа фотокорреспондентов на улице Державина поджидала около одного частного дома самого Покрышкина. С ними был и девятнадцатилетний Рашид.
Летчик-герой вышел из дома с семьей, он дал возможность газетчикам сфотографировать себя и уехал. Парни кинулись проявлять пленку. Борис Шумаков, фотокорреспондент «Советской Сибири», лихорадочно подбирал наиболее удачный кадр для завтрашнего номера. Наиболее подходящей он признал фотоработу Рашида Ахмерова. На следующий день фотоснимок был опубликован. Надо ли говорить о радости и гордости Рашида? Так одним фотомастером в Новосибирске стало больше.
Но стоит, пожалуй, вспомнить и о том, что накануне Рашид удачно выменял на чекушку водки простенькую трофейную камеру «Карл Цейс» на перроне вокзала у солдата с воинского эшелона, которые в летние дни проходили один за другим с запада на восток, с одной войны на другую. Повезло. Везунчик Рашид.
***
В общем-то, можно сказать, ему всю жизнь везло. И когда в 54-м заместитель руководителя тогда еще филиала АН СССР Тимофей Горбачев нашел его по рекомендации уже как умелого фотографа и взял прямо от шоферской баранки из Новосибирского райисполкома для работы в науке. И когда он познакомился с молодым научным работником Маргаритой Чирковой, впоследствии на всю жизнь ставшей его верной женой. И когда он объездил вместе с Михаилом Алексеевичем Лаврентьевым все севера и Дальний Восток, и много раз бывал за рубежом…
Не просто везунчик Ахмеров, а труженик, каких еще поискать, а потому и счастливчик.
***
Какой из многих тысяч фотоснимков дороже ему? Когда он снимал знаменитых гостей Академгородка, от Хрущева до Помпиду или Пьехи? Или когда у него руки тряслись от волнения, и он фотографировал колышущееся лежбище котиков, дымящиеся склоны вулкана или собачьи упряжки? По собственному признанию Ахмерова, он документалист, ему важен прежде всего факт, и замечательно, если этот факт стал еще и эстетическим фотофактом.
Но с первых дней работы в лаборатории Института гидродинамики (головного, «родного» учреждения Лаврентьева) он всегда был и с кинокамерой. Скоростная съемка сварки взрывом, специальные задания Михаила Алексеевича вроде «всевидящего ока» по наведению порядка вокруг строящихся институтов, где после демонстрации такого «кино» в зале тогда еще «Москвы» (сейчас ДК «Академия») выговор от «деда» мог получить сам Будкер.
Навсегда запомнил вставшие после гигантского взрыва землю и скалы Медео, затем осевшие и перегородившие плотиной опасное ущелье, где позже возник некогда прославленный высокогорный каток.
Сейчас мы можем лишь чуточку ощутить небывалый подъем духа «эпохи Лаврентьева» или драматическое напряжение «эпохи Коптюга» по рассказам очевидцев. Но в большей степени бесценную информацию о том времени все же несут на себе фотографии профессионалов. Они фиксировали, они знали, что являются свидетелями самой Истории, но уже этим становились ее участниками.
***
После встречи с Рашидом Ибрагимовичем я не удержался и позвонил одному известному ветерану «Вечерки»:
— А вы помните фотокорреспондента Ахмерова? Его младшему брату восемьдесят лет, и он еще «ого« и работает! В чем тут причина?
— Любимая работа — раз! А значит, и голова всегда в деле — два! Поэтому у Рашида нет, как у иных, оснований сказать про себя: »Снаружи-то я кому-то кажусь еще не «того», а сам про себя знаю, что уже «между тем«!»
Счастливая судьба.