Стойло Пегаса от 12.10.2001

 Есть у Валентина Катаева любопытные воспоминания о его первой встрече с Буниным. Гимназист принес известному литератору тетрадку первых своих стихов и через пару дней получил ее назад с пометками мэтра. Странное дело, они стояли отнюдь не над теми стихами, которые юный поэт считал лучшими. «Через много лет я понял, - писал Катаев, - Бунина интересовали не вычурные рифмы и образы, которыми я так гордился, он искал стихи, где все - правда». В стихах Валентина Демина, гостя сегодняшнего выпуска «Стойла Пегаса», все - правда. Впрочем, и с рифмами, и с метафорами тоже все в порядке. Но вот это - «всюду был, а в детстве не был. Будто детству задолжал» - нельзя придумать, это надо прожить. За его плечами - детство в сельском детдоме, куда он попал после гибели на фронте родителей, армия и целина, работа на металлургическом заводе имени Кузьмина, а потом в журнале «Сибирские огни» и Западно-Сибирском книжном издательстве. Но лучше всего о поэте расскажут его стихи. Они перед вами.

Валентин Демин У синего окна Если вам отпел, отщелкал соловей, Не ищите юность в зрелости своей. Не терзайте душу гордую свою - Пусть вам песни гуси-лебеди поют. Льну к прохладному и синему окну, Перед ней не нахожу свою вину. По проспекту бродит ночь давным-давно, И творится что-то странное со мной. Для меня давно отщелкал соловей, Растеряв свои мелодии в траве, Но вот вспомнил я Грустиночку свою, Гуси-лебеди мне песен не поют. *** Мороз, колдуй! Мороз, лютуй! Тебя люблю я иногда, Пусть замерзает на лету Моя падучая звезда. Я посмеюсь, как молодой, Мальчишкой поживу еще, Пусть у меня с моей звездой Последний шанс, последний счет. И снегири, и снегири, Как утра зимнего пожар, И лыжи быстрые мои, Как два сверкающих ножа. По всей земле твой чудный смех И две взметнувшихся косы, И на губах горячий снег Зеркальной капелькой росы. Дождь памяти Шпарит дождь. Куда мне деться? Туфли сняв с усталых ног, Я брожу в забытом детстве Босоног и одинок. Дождь играет, дождь искрится И кружится голова, И любимая стыдится, Что я так чудаковат. Если в жизнь мою вглядеться, В душу, полную тревог, Все увидишь, кроме детства, Кроме детства одного. Смейся, бей в ладони, дождик, Не стыдись, голубчик, жарь! В девять лет мне дали вожжи И сказали: «Понужай!» Понужал за пайку хлеба, Рос, от холода дрожа, Всюду был, а в детстве не был. Будто детству задолжал. А теперь куда мне деться? Чьим-то взмокшим пацаном Я брожу в забытом детстве, Поседев давным-давно. Семь ламповых стекол У всех огоньки засветились в глазах, Когда на линейке директор сказал: «Семь ламповых стекол доставил в детдом, Семь ламповых стекол достались с трудом. Пока им на складе лежать под замком, А завтра их выдадут вам вечерком». А Рыжий шептал, наклоняясь ко мне, Что стекла такие на рынке в цене, Их можно барыгам толкнуть на заре, Нажраться до рыга, купить сигарет... Мы с Рыжим в ту ночь подбирали ключи, Семь ламповых стекол исчезли в ночи. А вечером вновь керосиновый чад. Девчонки старательно нас сволочат. У лампы угрюмо ребята молчат. И наши сердца беспокойно стучат. А Рыжий бубнит: «Ты не вздумай сказать, За это нас могут с тобой растерзать. Коль сделано дело, молчи, не судачь, Свои папиросы надежнее спрячь». Я жил, эту подлую тайну храня. Прошу вас, девчонки, поймите меня. За горькую правду военного дня, Прошу вас, ребята, простите меня. *** Я не жалею, что, покинув город, Добрался в эти тихие края. Живу в избушке дедушки Егора, Где только он, сибирский кот и я. Мы вместе просыпаемся на зорьке, Друг другу улыбаемся в усы. А за окошком на полыни горькой Мерцают капли солнечной росы. С сумой не надо волочиться к рынку, Где в очереди тесной мнут бока. Егор с улыбкой извлекает крынку Из ледяного царства - погребка. Затем, насыпав табачок в кисетик, Оставив в одиночестве кота, Он говорит, осматривая сети: «Погожий день, айда на омута». Босые ноги травы нам щекочут, И песенки кузнечики стрекочут, И делают крутые виражи Над нами быстрокрылые стрижи. Забыты все обиды и утраты, Натруженные руки так легки. И, дева синеглазая, с утра ты Встречаешь нас на берегу реки. На ярком фоне солнечного диска, Смеясь, рукою смуглой машешь мне. Таких красавиц нет в Новосибирске, Да и, пожалуй, нет на всей земле. Живи и здравствуй, утренняя фея! Вовек мне не забыть твои края. Завидую тому, кого согреет Улыбка белокрылая твоя. Спасибо тишине, тебе и деду За сине небо, за твои глаза. Я очень скоро навсегда уеду, Как уезжал двенадцать лет назад. Я впитываю мир, седой и древний, Бесхитростный, живой и молодой - Детдомовскую добрую деревню И стрекозу над утренней водой. *** Сегодня мне так хорошо! К полудню под солнышком рыжим По городу дождик прошел, Стуча каблучками по крышам. К траве наклонившись, замри - И ты непременно услышишь, Как доброе сердце земли Спокойно и радостно дышит. *** Вспомним, ребята, когда-то мы молоды были, Вирши слагали, не лгали и горькую пили, Тешились молча святою мечтою большою, Улицы темные наши своей освещая душою. Время ушло, я сижу над разбитым корытом, Многие други уже под крестами зарыты, Рядом со мной причитает Россия с сумою, И ото всех непростительно пахнет тюрьмою. Не унывайте, родные мои стихоплеты, Если минутное горе настигнет кого-то. Вспомним банкеты и звонкие строки поэта, И наплевать нам на жизнь непутевую эту. Братья мои, я сегодня вас всех обнимаю, Только за вас этот горький бокал поднимаю, Что бы ни сталось со мной, будем вечно едины, Выпьем за наши стихи и за наши седины. Выпьем и вспомним горячую молодость нашу, Вспомним Россию - суровую нашу мамашу, - Ей все одно, ну а мы-то ее не забыли, Мы у нее сыновьями хорошими были... *** Вгрызаясь в дебри бытия, Листая спешно дни, Любовь нетрудно потерять, Труднее сохранить. Коль я не раб, ты не раба И слово за тобой, К чему никчемная борьба За право на любовь? Но у несчастья на краю Лишь нам сберечь вдвоем Святую женственность твою И мужество мое.