Не только главная, но и лучшая

Аккуратным ее читателем я стал, точно помню, в 1957 году, будучи новоиспечённым сотрудником баганской районной газеты «Сталинский путь». Специального образования не имел, азы журналистики постигал самостоятельно, и основным «учебником» стала областная газета, в которую не просто заглядывал, а тщательно штудировал очерки, фельетоны, статьи, корреспонденции. Узнал фамилии, пожалуй, всех пишущих совсибирцев, составил мнение о творческом потенциале каждого. Со временем я стал смелее водить пером по бумаге, и редактор Дмитрий Карпович Власов решил, что стоит меня и дальше учить газетному делу: выхлопотал мне двухнедельную практику в «Советской Сибири».


Большое серое здание в Новосибирске на улице Советской (здесь в ту пору размещалась редакция), массивная входная дверь... Согласно наказу Власова, представился ответственному секретарю Ивану Степановичу Шиманскому. Мне он помнится человеком крупного телосложения, смуглолицым, с тёмными, зачёсанными назад волосами, «украшенными» серебринками седины. «Женя, — обратился Иван Степанович к находящейся в секретариате женщине средних лет. — Вот практикант из баганской редакции приехал. Позанимайся с ним пару деньков, потом в другой отдел направим».

Евгения Коробова была репортёром, так сказать, в чистом виде, поставляла в газету материалы информационного жанра, обладала напористостью, умением оперативно готовить материалы для печати. За два дня мы сделали несколько совместных походов, первый — в областную больницу, где разбирались с жалобой, поступившей в редакцию. К так называемым должностным лицам любого ранга Коробова «прорывалась» напрямую. К дамам, охраняющим в приёмных «подступы» к своим «боссам», обращалась с одним вопросом: «У себя?». Получив утвердительный ответ, решительно открывала дверь, не реагируя на возгласы протеста.


По возвращении в редакцию давала мне распоряжение: «Садись, пиши». При мне читала рукопись, внося поправки, растолковывала их обоснованность.

В отделе промышленности, строительства и транспорта «ведущим» ко мне был приставлен Григорий Отмахов, работавший в амплуа очеркиста. Мы долго ехали с ним в трамвае, потом шли пешком до самой окраины Новосибирска, где возвышался новый многоквартирный жилой дом, в котором трудились отделочники-штукатуры, маляры, плиточники. В беседах с прорабом, рабочими и я активно участвовал. На следующий день сдал репортаж. «Ещё совсем недавно здесь был пустырь», — таким предложением он начинался. Григорий, едва приступив к чтению, как-то болезненно сморщился: «Ты разве не заметил, что многие газетные материалы про новостройки начинаются с упоминания о пустыре. Эта фраза, кем-то составленная давным-давно, до сих пор используется журналистами, ленящимися думать, находить новое, своё... Переделай, потом посмотрю».


Почти всю ночь я трудился, изгоняя из текста газетные штампы. «Наставник», прочитав репортаж, заметил: «Ну вроде бы ничего». Эти слова были восприняты мной как похвала.

В отделе сельского хозяйства, где я продолжил практику, увидел Евгения Головина и Авсея Рапопорта: они, причём не однажды, по заданию редакции приезжали в Баган.

Авсей Павлович Рапопорт был весёлым человеком, сочинял эпиграммы, остроумные, подчас злые, на своих оппонентов, а иногда и на себя.

Кто-то пытался подковырнуть Рапопорта:

— Слушай, почему ты Авсей, а не Овсей, как положено согласно святцам?

Ответ не заставляет себя ждать:

— Я родился в местечке, где действует правило: «Как слышится, так и пишется».

Меня несколько удивляло, что «аграрники», творя свои очерки, статьи, зарисовки, почему-то «держали равнение» на Тургенева. Высшая похвала коллег корреспонденту, хорошо написавшему материал, звучала так: «Ну, брат, ты прямо по-тургеневски изладил»...

Прекрасно знал я ещё одного сотрудника сельхозотдела — Венедикта Фроловича Блинова. Григорий Хобенков, собственный корреспондент по Купинскому району, заочно представляя мне его, сказал, что раньше Фролыч служил в контрразведке, поэтому ему дана кличка Чекист. Это мне живо вспомнилось, когда оказался под сверлящим взглядом его чёрных глаз. На первых порах не возникло к нему расположения, но потом, когда ближе узнал, проникся симпатией. За внешней суровостью скрывался дружелюбный, весёлый характер. Особо я благодарен Фролычу за то, что он «протолкнул» в газету мой первый пространный (на два подвала) материал под заголовком «Доброволец». Готовил его к печати литературный сотрудник Пётр Дедов, благодаря чему завязалось наше знакомство, которое переросло в тёплые приятельские отношения, сохраняющиеся до сих пор, то есть в течение 50 лет.

О творческом потенциале Блинова я не имел ясного представления. От того же Хобенкова знал, что Фролыч согласно должностной обязанности «выдаёт» комментарии к сводкам, сельхозобозрения, а взяться за капитальный материал ему просто не хватает времени. «Или способности», — мысленно съехидничал я.

Но вот в одном из номеров «Советской Сибири» я увидел большой, чуть ли не на страницу, очерк об известном мне человеке — председателе колхоза имени Ленина Фёдоре Яковлевиче Никулине, написанный Блиновым. Помнится, читал я очерк с большим интересом и удовольствием, радуясь за Фролыча, считая, что он вполне достоин звания «Золотое перо».

Продолжая рыться в своей памяти, отыскивая всё, что связано с газетой «Советская Сибирь», наткнулся на «глыбу», имя которой Георгий Поливин. Гоша, как его называли, занимал достойное место в когорте ведущих журналистов области.

Трудно мне вспомнить, перечесть всех совсибирцев, с которыми в разные годы встречался, общался накоротке или завязывал долгие и, как правило, приятные знакомства.

Безвременно ушли в мир иной мои сверстники-коллеги Станислав Опарин, Пётр Ивкин, Геннадий Сасса, с которыми многие годы поддерживал деловые, творческие контакты, порой, бывало, сиживал с ними за одним столом...

У совсибирцев существовал обычай: бывая в командировках, не проходить мимо редакций местных газет. Мы, районщики, с удовольствием встречали коллег, зная, что они посмотрят проделанную нами работу, оценят, дадут полезные советы. В роли рецензентов на наших летучках выступали Евгений Головин, Абрам Львов, Иван Миронов, Евгений Лучинецкий. Посетил однажды баганскую редакцию и главный редактор «Советской Сибири» Николай Алексеевич Трубицын, когда приезжал для участия в работе районной партийной конференции в качестве представителя обкома КПСС. Я зашёл в редакторский кабинет в тот момент, когда высокий гость говорил Власову, что слова «фермовец», употребляющегося в баганской газете синонимом слову «животновод», в русском языке не существует. «Изобретатель» неологизма пытался возражать: ничего, дескать, страшного, но в конце концов признал справедливым замечание маститого коллеги.

А в первый раз я увидел Трубицына во время прохождения практики, упомянутой выше, на летучке, отдельные фрагменты которой остались в памяти. Николай Алексеевич был явно не в духе, «разбор полётов» начал с чтения письма, присланного в редакцию жителем области. В нём содержалась острая критика напечатанной в газете корреспонденции, рассказывающей о «трудовом героизме», кажется, лесорубов на трескучем морозе. Автор написал, в частности: «Ртутный столбик термометра опустился до отметки, показывающей минус 50 градусов по Цельсию...». «Во-первых, — комментирует оппонент, — ртутный столбик в силу его физических свойств до такой отметки опуститься не может, для измерения низких температур используются спиртовые термометры; во-вторых, руководителя, пославшего людей работать под открытым небом в такую погоду, следует отдать под суд»...

— Это Левка готовил материал, южный человек, — раздался чей-то голос, по всей вероятности, заведующего отделом, из которого была выдана злополучная корреспонденция... («Левка» — Лев Вейсман, новый сотрудник газеты, прибывший в Новосибирск не то с Кавказа, не то из Средней Азии).

— При чём здесь «южный человек»?.. Элементарные вещи должен знать каждый газетчик, — сердито возразил Трубицын.

И как сакраментальное табу из уст всесильного вождя могучего племени прозвучало в адрес автора: «Отлучить!..»

До конца летучки редактор не менял строгого выражения лица. Дословно помню упрёк, высказанный в адрес сотрудников сельхозотдела: «В рабочее время устраивают шахматные баталии...»

Я был свидетелем и даже участником таких «баталий», правда, только в роли болельщика... К концу рабочего дня отдел сельского хозяйства становился самым оживлённым местом в редакции. Сюда стекались любители древней игры из других отделов, иногда даже из других редакций, появлялись «внештатники». Игра шла «на высадку», что добавляло азарта, приступы ярости вызывали у сражающихся за доской подсказки болельщиков. Было интересно и весело. При мне «баталии» разворачивались лишь после «звонка», извещающего об окончании рабочего дня; возможно, раньше были помянутые редактором нарушения трудовой дисциплины...

Характеру «Советской Сибири», когда она была органом обкома КПСС и областного Совета народных депутатов, дал иносказательное, но, на мой взгляд, довольно точное определение Илья Фоняков, бывший её сотрудник, работавший ещё при Трубицыне.

На областном собрании газетчиков, состоявшемся уже в перестроечное время, Фоняков сидел в президиуме. Из его речи мне помнятся слова, сказанные о «Советской Сибири»: «Она похожа на высокообразованную, высококультурную, но чрезвычайно строгих правил даму».

Деловой стиль был обязательным для материалов любого жанра. «Языковые вольности», пусть даже не выходящие за рамки правил русского языка, не получали пропуска на газетные страницы. Авторские выводы, мнения ни в коей мере не должны были противоречить официальным установкам. За всем этим строго следил, мгновенно пресекая отступления от заданных правил, первый заместитель главного редактора Чурсин (Кузьмич), носящий заглазное прозвище Цедилка. Мне он особенно памятен тем, что приказал снять уже со свёрстанной полосы мой очерк о председателе колхоза «Верный путь» П. С. Роленко. «Обнаружил негатив, чернящий нашу социалистическую действительность», — сообщил мне причину знакомый коллега. В моде была лакировка. Лакировали, лакировали и долакировались, что называется, до ручки.

Сегодняшняя «Советская Сибирь», сохранив название, а также приверженность добрым традициям, заложенным во все предшествующие годы, тем не менее изменилась, конечно же, в лучшую сторону. Стала интереснее. Она по-прежнему «высокообразованная, высококультурная дама», но уже никак не «синий чулок». В каждом номере наряду с деловыми статьями и корреспонденциями, очерками о людях находят своё место и творения «легкого» жанра: юморески, побасенки, анекдоты, «Гимнастика для ума» и всё такое, что людям также необходимо для психологической и умственной разрядки...

Главной газетой области «Советская Сибирь» была титулована сразу после рождения как печатный орган высшей региональной власти. Сей титул ей принадлежит и ныне, с приложением эпитета «лучшая».