«Это большой труд во имя гуманизма, во благо населения Южной Осетии и России»

Потом по стране прокатилась волна сбора гуманитарной помощи — бизнесмены и политики, люди среднего достатка и те, кто сам живет в стесненных обстоятельствах, стар и млад собирали одежду, обувь, продукты питания, одеяла и спальные мешки, медикаменты и самую обычную посуду, чтобы отправить все это тем, кто остался без крыши над головой, кто потерял близких и пребывает в тяжелейшем стрессе. А потом, после официального признания Россией двух новых государств на карте мира — Южной Осетии и Абхазии, после ряда оптимистичных репортажей по центральным телевизионным каналам, рассказывающих о восстановлении хозяйства и жилого фонда этих республик, наступила тишина.

Информации из «горячего» региона поступало крайне мало. Если вы постараетесь припомнить что-либо значимое, то, скорее всего, вспомните историю сержанта Глухова, якобы добровольно покинувшего место службы и ушедшего в Грузию. Пишу «якобы», потому что во время февральской командировки в Цхинвал я не раз говорила с местными жителями на эту тему, и многие из них выражали сомнение, что парень ушел по доброй воле. Здесь, в приграничных районах, часто бесследно исчезают люди. Так что точку в истории Глухова, на мой взгляд, ставить рано. Не все в ней ясно.

В ноябре на страницах нашей газеты стали появляться очерки из Южной Осетии, рассказывающие о реальном положении дел в республике: о нехватке гуманитарной помощи и отсутствии четкой структуры в ее распределении, о разрушенных домах и их жителях, ютящихся в подвалах и железных вагончиках, об острой потребности в психологической и социальной помощи...

Главными героями этих публикаций стали цхинвалцы. А те, кто приехал из далекой Сибири им помочь, оставались как бы «за кадром», в тени своих дел и событий. В феврале уже этого года состоялась еще одна поездка в Цхинвал и вышел новый цикл очерков. И вот, наконец, в прошлую пятницу в музее газеты «Советская Сибирь» на заседании «круглого стола», организованного нашей редакцией, новосибирские журналисты встретились лицом к лицу с людьми, создавшими благотворительную миссию в Цхинвале и работавшими в ней. Гостями редакции стали: президент благотворительного фонда «Дети России — будущее мира» Анастасия Супрун, психолог Александр Данильсон и сестра милосердия Марина Семенова.

Алексей Жаринов, главный редактор газеты «Советская Сибирь»:

— Непосредственным поводом к этой встрече стал выход нового издания — цикла осетинских очерков нашего журналиста Елены Костиной, работавшей волонтером, сестрой милосердия в Цхинвале в благотворительной миссии, которую организовал фонд «Дети России — будущее мира». Это одно из значимых событий в год 90-летия нашей газеты. Не буду оценивать собственно журналистский труд, пусть это делают читатели и коллеги, хочу сказать о работе самой миссии сибиряков в Цхинвале. Без патетики и громких слов, миссия сделала очень большое и нужное дело. Во имя дружбы, во имя гуманизма, на благо населения и Южной Осетии, и России, во имя нашего будущего. И мы очень рады принимать у себя сегодня таких гостей.

Елена Костина, журналист газеты «Советская Сибирь», сестра милосердия, волонтер благотворительной миссии в Цхинвале:

— Полагаю, следует начать с того, как и почему в ноябре, когда, казалось бы, ситуация в республике была уже не такой острой, по крайней мере по сообщениям центральных СМИ, Новосибирский благотворительный фонд открывает в Цхинвале свою миссию. Каков был внутрен ний посыл к этому?

Анастасия Супрун, президент благотворительного фонда «Дети России — будущее мира»:

— Идея открытия миссии возникла не спонтанно. Александр Данильсон высказал желание поехать в Цхинвал еще в августе, когда продолжались военные события. Мы начали созваниваться с правительством Южной Осетии, и из разговоров с официальными лицами поняли, что тогда это было невозможно в силу ряда причин. Не стоит забывать и о том, что мы — региональный фонд, а помощь Южной Осетии — это проблема всероссийского масштаба. Такой объем работы для нас был потенциально достаточно сложен и в финансовом плане, и в человеческом ресурсе.

Поэтому первый выезд случился в сентябре. Я поехала в командировку в Южную Осетию, чтобы оценить обстановку на месте. Это была совместная поездка с заместителем председателя Российского Красного Креста Дмитрием Федотовым. В Цхинвале нас принимал Международный Красный Крест, который работает в этом регионе с 1992 года, с первой грузино-осетинской войны.

То, что мы увидели, настолько резко отличалось от того, что сообщали центральные газеты и показывало ТВ... У представителей Красного Креста, наверное, был еще больший шок, чем у меня, так как Дмитрий Федотов сам отправлял в республику 60 тонн гуманитарной помощи, но... следов ее не нашел. И мы даже не знаем, пересек ли российско-осетинскую границу этот груз. Мы лично объехали порядка 70 семей из числа остронуждающихся и не нашли ни одну, которая бы получила гуманитарную помощь. Строительно-ремонтные работы в столице Южной Осетии в тот период не осуществлялись вообще. За редким исключением. Тогда мной было принято решение: мы будем здесь работать.

— С чего вы начали?

— Первым делом стали искать людей, которые бы могли нам помочь. Чаще всего в роли меценатов выступали не организации, а частные, то есть физические лица. Крупные российские фонды, к которым мы обращались с предложением о поддержке нашего проекта, не откликнулись. Они такую работу не ведут. Более того, на счету Российского Красного Креста до сих пор без движения лежат огромные суммы, предназначенные как раз для жителей Южной Осетии, — это деньги, которые перечисляли целевым образом российские граждане. На цхинвалцев до сегодняшнего дня из них не потрачено ни копейки. Почему? Это отдельный вопрос, мы его поднимали и на пресс-конференции, и в Москве в соответствующих структурах, и будем продолжать это делать. Могу сказать совершенно твердо: Российский Красный Крест работы в Осетии не ведет и ни одна российская крупная благотворительная организация свое представительство в Цхинвале не открыла. Да, гуманитарной помощи и Москва, и различные регионы направляли в РЮО много, но то, как она распределялась, — отдельный большой разговор. В первые послевоенные месяцы в Цхинвале работали кризисные психологи МЧС и некоторых других организаций, и все.

Так что работы было непочатый край.

— Вопрос к самой юной участнице «круглого стола». Марина, расскажите, пожалуйста, каков распорядок дня сестры милосердия?

Марина Семенова, волонтер, сестра милосердия благотворительной миссии:

— В первую командировку самым главным было обследовать пострадавшие районы, составить списки нуждающихся и оперативно раздать им гуманитарную помощь. Мы работали парами. Ходили буквально по дворам, по домам, расспрашивали соседей. Сразу определились приоритеты: это многодетные семьи, одинокие мамы с детьми и брошенные старики, у которых нет родных и которым не помогают социальные службы. Утром — обход, к примеру, улицы Тельмана или Сталина. В обед — возвращение в миссию, внесение данных в электронный список, запись в отдельные списки на доставку горячего питания, на одежду и обувь, на помощь психолога. После обеда мы уже с гуманитарной помощью ехали по тем же адресам и все раздавали. Люди были очень тронуты, благодарили, пытались нас в ответ или за стол усадить, пусть даже самый скромный, или яблочек в дорогу дать...

Я работала в команде с батюшкой, отцом Андреем Зизо, священником Новосибирской епархии Русской православной церкви. Входя, он приветствовал хозяев на осетинском, и его нередко принимали за своего, а узнав, что мы русские, были рады еще больше. Лица людей просто расцветали, когда они видели русского священника, для них было очень важно поговорить с ним, поделиться своим горем, получить из его рук иконочки, крестики...

Александр Данильсон, психолог:

— Мои первые ноябрьские впечатления были удручающими. Всюду разруха. Признаюсь, не ожидал, что через три месяца после войны, при активной помощи России в восстановлении республики (если судить по СМИ), все будет настолько плохо. Крайне тяжело психологически было начинать работать, потому что люди тоже обманулись в своих ожиданиях, они тоже видели бравурные репортажи по ТВ, видели, какая огромная помощь из России идет к ним... Видели и не получили ее в большинстве своем.

Анастасия только что говорила об отсутствии должной гуманитарной помощи и механизма ее организованного распределения, но и помощи социальной, психологической практически тоже не было.

Наши сестры милосердия начали поквартирные обходы (это то, о чем рассказывала Марина), составляли списки, и мы стали работать по конкретным адресам. Чис нлоуждающихся, и детей, и взрослых, росло с каждым днем.

Интересен такой момент, создававший сложности в работе психолога, как разность в менталитете. В обычных условиях работа психолога — это чаще всего работа один на один либо работа в группах. Идешь в семью, где есть ребенок, который плохо спит, вздрагивает по ночам или боится выходить на улицу, настраиваешься работать один на один, а там тебя ждет нечто иное. У них дошкольники по-русски практически не говорят. Значит, при ребенке сидит мама в качестве переводчика. К ней подсаживается тетя, а там и соседи, которым тоже интересно... И еще может оказаться, что у них тоже есть малыш, которому нужна помощь психолога. Работалось непросто, но постепенно опыт накапливался, росло доверие и взаимопонимание. Я сейчас даже могу произносить и понимать самые обычные осетинские фразы.

Надо заметить, как таковой психологической работы получалось мало, в основном кризисная психология: пришел, увидел, и… победил, я бы не сказал, скорее, поработал на данный конкретный момент. В очерках Елены Костиной есть несколько сюжетов, рассказывающих о людях, к которым мы ходили вместе, беседовали, выслушивали... Это тоже элемент психологической работы.

Первое — снять шоковое состояние, если оно присутствует. Снять острое чувство горя у людей, которые потеряли своих близких. И в дальнейшем просто выслушивать, выслушивать и выслушивать. Что очень непросто. Потому что почти у каждого — трагическая судьба, есть невыплаканное, невысказанное горе, которым он хочет поделиться. Радостью тоже хотят поделиться, но ее... очень мало.

С детьми мы работали в игровой, танцевально-двигательной, арттерапии. Дети рисовали и танки, и смерть... Мне очень запал в душу рисунок, на котором ангелы были черными. Один мальчик нарисовал дом и страшный подвал, в котором он прятался с мамой больше двух суток...

Вопрос к Анастасии: что изменилось в Цхинвале к февралю 2009 года?

— Надо заметить, что мы не уставали писать письма, отражающие реальное положение дел в РЮО, и говорить о той помощи, которая ей необходима, в различных государственных структурах России, в том числе вели переписку с Администрацией президента. Наверное, мы были не одиноки в понимании проблемы, и ситуация с мертвой точки сдвинулась. Хотя затянутые полиэтиленом окна цхинвалских домов и сегодня можно видеть, но уже достаточно много отремонтированных крыш, ведется застекление пластиковыми окнами, постепенно восстанавливаются социальные объекты: школы, детские сады, больницы. Хотя...

Когда у меня было не очень хорошо со здоровьем, меня привезли в местный роддом, как лучшее медучреждение Цхинвала. Прежде чем поставить капельницу, мне руку протирали разведенным йодом, так как спирта у них нет. С медикаментами проблема остра и сегодня. И с бесплатной медицинской помощью — тоже.

Если в нашу первую поездку мы отмечали, что у людей, переживших войну, наблюдается вторичный стресс из-за того, что они ждали крупномасштабной гуманитарной помощи и были обмануты в своих ожиданиях... На памяти такие истории: бабушка, которой сломали руку в очереди за бытовыми приборами, или женщина, купившая на рынке во Владикавказе мягкую мебель и обнаружившая под упаковкой с обратной стороны дивана нашивку: «Жителям Южной Осетии от Юрия Лужкова». Меня и тогда удивляло и сейчас удивляет то, что реальной помощи из Северной Осетии очень мало. Теперь же стресс имеет несколько иной характер — люди постоянно говорят о грядущей войне. У местных жителей сомнений нет в том, что она будет.

Что касается вещевой гуманитарной помощи, то сейчас в ней потребности уже нет. Холодную зиму пережили, слава богу. Но проживание в такой тягостной атмосфере внутренне подавляет и даже разрушает людей. Тяжело созидать, когда ты понимаешь, что война для тебя еще не кончилась. Это основная проблема на сегодняшний день. И, возможно, решить ее не под силу психологам… Что еще их тревожит? То, что Белоруссия тянет с официальным признанием государств Южная Осетия и Абхазия, что Россия не берет их в свой состав. У многих — паспорта российские, говорят на русском, все вывески на улицах — тоже на русском...

— Александр, а какие у вас впечатления от февральской поездки?

Александр Данильсон, психолог:

— Впечатления от второй поездки у меня очень неоднозначные. Первое, я понял, что работа для психолога здесь есть, но для кризисного психолога уже нет. В дальнейшем надо работать более пролонгированно и проводить длительную терапию, на что у нас, к сожалению, нет ни времени, ни возможности: мы не можем сидеть в Цхинвале год, два, три... Анастасия права, люди действительно находятся в постоянном кошмаре: начнется, не начнется новая война? То, что мы приезжаем и быстро купируем это тревожное состояние, еще ни о чем не говорит. Потому что мы уезжаем, а тревожная обстановка остается, и людям от нее никуда не деться.

Второе, на что я пересмотрел свой взгляд, это на гуманитарную помощь и на то, как люди относятся к ней. Сегодня уже нет острой потребности в одежде и продуктах питания. Но… Мне в первый приезд хватило романтики, каждый человек виделся героем, и не без оснований. Теперь я увидел ситуацию глубже и понял, что люди за эти 12 — 15, а кое-кто говорит, что и все 17 лет, привыкли к состоянию между миром и войной, к ожиданию войны. Многие представители среднего поколения и молодые ничего не умеют делать и, честно говоря, временами многие уже и не хотят ничего делать. Выбор: либо воевать, либо жить на гуманитарку. Пусть это грубо звучит, но я такое наблюдал. Это мое личное мнение.

Молодежь просто бродит по улицам, ничем не занимается, хотя, объективно сказать, особо заняться и нечем, но при желании можно было бы дело найти. Была нами предпринята попытка из молодых людей создать волонтерскую службу, чтобы в наше отсутствие они продолжали работу и помогали своим: старикам, многодетным семьям и так далее. И чтобы они сами выходили из этой ситуации. Не получилось молодежь собрать. Есть Зарина — прекрасный сотрудник нашей миссии, один человек, откликнувшийся. И у меня даже появилось определенное разочарование — я понял, что нам не удастся переломить ситуацию.

— Анастасия, у вас есть единомышленники и партнеры в этой работе?

— Нас поддержало Всероссийское сообщество многодетных «Много деток — хорошо», которое по нашему приглашению приняло участие в работе миссии человеческим ресурсом. Мы в свою очередь помогли Татьяне Боровиковой в организации местного, цхинвалского, сообщества многодетных семей. Сейчас ведутся переговоры с международной организацией, она хочет профинансировать работу психологов, которые бы осуществляли реабилитацию пострадавших в РЮО, но им, как иностранной организации, не разрешили работать непосредственно в Цхинвале, то есть они будут работать во Владикавказе. Мы, возможно, заключим договор с этой организацией и будем формировать в Цхинвале группы для поездки на реабилитацию в Северную Осетию. Мамы и дети будут выезжать в санатории и получать там помощь и поддержку.

Александр Данильсон, психолог:

— Хочу добавить, что, на мой взгляд, единственная группа, которая старается сплотиться и помогать друг другу, — это матери, и прежде всего многодетные. Это реальный ресурс. И путь дальнейший я вижу именно в развитии местных социальных институтов, которые пока, увы, отсутствуют. Развитие института волонтерства, чтобы не мы ходили по домам и сидели с их бабушками, чему они очень рады, а их молодежь это делала и помогала своими инициативами. А наша работа была бы точечная, направляющая. Важно также восстановление духовных связей. К сожалению, в нашей беседе не смог принять участие отец Андрей, он бы лучше об этом сказал.

— Работа фонда и организованной им миссии тесно связана с Русской православной церковью?

Анастасия Супрун:

— Да, это так. У нас есть благословение предстоятеля РПЦ на работу благотворительной миссии в Цхинвале. В каждой поездке с нами был священник Новосибирской епархии иерей Андрей Зизо, который не только вел большую работу, оказывая помощь семьям и одиноким старикам, но и духовно окормлял миссию.

Алексей Жаринов:

— Вы можете привести статистические данные, скольким семьям помогла миссия и сколько волонтеров и сестер милосердия проделали всю эту работу, находясь в Цхинвале?!

Анастасия Супрун:

— В списке получивших помощь 1850 семей. Это много. Много для нашего маленького фонда и нашей миссии. Первый состав, выезжавший в ноябре в Цхинвал, насчитывал 11 человек, а во втором составе было шесть сибиряков и трое местных постоянных сотрудников.

— Не могли бы вы поделиться дальнейшими планами работы миссии?

— Александр Данильсон прав, дальнейшее изменение ситуации в Цхинвале в лучшую сторону зависит от того, как здесь начнут работать местные социальные институты, а пока они не работают. Наши осетинские сотрудники миссии сейчас ведут работу в обычном режиме. В мае мы планируем новый выезд и проведение серии пасхальных мероприятий с посещением сел, которые были недоступны зимой, и с работой среди наших военных. Предложили руководству Российского Красного Креста хотя бы финансово поучаствовать в этих мероприятиях, но оно опять отказалось.