Живя между миром и войной

Где-то здесь, в верхней части улицы, от пули снайпера погиб молодой мужчина. Узнав о начавшейся войне, он примчался из Беслана (Северная Осетия) в родное село, чтобы защитить родителей и встать в ряды ополченцев. Грузинские войска в тот день уже продвинулись ближе к Цхинвалу, и местные жители рискнули выйти на улицы. Он шел мимо храма, когда прозвучал выстрел. Оказалось, в здании церкви спрятались несколько боевиков и прямо из узких окон старинного здания стали вести прицельную стрельбу по жителям села. Мать и отец носят траур. Прошедшие несколько месяцев не осушили их слез и только углубили борозды морщин.

В маленьком домике в самой низинке за плетеным забором видны свежие дрова и рядом топор. На наше приветствие выглядывает мужчина и зовет хозяйку. Одинокая бабушка, потерявшая единственного кормильца в эту войну, рада до слез — редкий день у нее бывает столько гостей. Вот сосед пришел помочь ей заготовить дрова на зиму, а тут еще мы пожаловали. В дальней комнатке — уже знакомая до боли картина: на заправленной кровати разложен мужской костюм. Рядом стоят фотография, свеча, стакан воды. Осетины очень медленно отпускают свое горе.

— Утром опять стреляли. Да, почти каждый день стреляют, — с какой-то растерянной улыбкой говорит Фатима, худенькая и подвижная, как девчонка, мать пятерых сорванцов. Ее дом — на самой опушке холма, за которой, куда ни бросишь взор — красивейшая зелено-голубая долина. Где-то там, очень близко, всего в нескольких километрах, заканчивается осетинская территория и начинается грузинская. Здесь бегают и играют ее дети. У загона валяются надоевшие «игрушки» — два армейских противогаза.

— Вот там окопы наших, — машет ручонкой в сторону склона холма, куда-то левее родительского огорода, где ревет проголодавшаяся корова, семилетний голубоглазый мальчуган. Смотрю на него, на сестер, на бабушку, вышедшую, опираясь на костылек, чтобы нас поприветствовать, перевожу взгляд на мать семейства и силюсь понять: с каким чувством на сердце она каждый день отпускает своих ребятишек в школу, старших — ухаживать за скотиной, малышей — просто гулять на свежем воздухе? Каково это — растить детей, живя между миром и войной?

Ребятишки одеты слишком легко, не по погоде, так что одежда и обувь, которые мы привезли, оказываются очень кстати. Накануне пришел новый контейнер с гуманитарной помощью из Новосибирска, и мы весь вечер его сортировали. Зная, что в Хетагурово несколько многодетных семей, нуждающихся в помощи, специально захватили побольше детского. И все же ботиночек и теплых зимних сапожек разных размеров катастрофически не хватает.

В другой семье, где в буквальном смысле семеро по лавкам, мы тоже оставляем теплую одежду, набор медикаментов, продукты. В первые дни нас шокировало, что у людей нет элементарных лекарств, теперь мы уже знали это наверняка. Помню одну пожилую пару в Цхинвале, которая в ответ на наш вопрос: «Не нужны ли лекарства?» высыпала из мешка целую гору коробочек с травяными сборами.

«У них же срок годности вышел полтора года назад?» — изумилась я. «Ну да, — простосердечно ответила женщина, — в больнице вынесли на помойку, а муж подобрал. Это ж травки... От кашля, желчегонные... От них вреда не будет».

Две другие группы волонтеров и сестер милосердия нашей благотворительной миссии побывали еще в двух населенных пунктах. До одного села, расположенного в горной местности, ребятам пришлось пять километров подниматься пешком, оставив машину на дороге. Но этот труд был не напрасен. В числе сельчан, нуждающихся в различной гуманитарной помощи, оказался бывший спортсмен, чья слава в свое время гремела на весь Советский Союз.

Следующие полтора дня мы потратили на обследование общежитий, в которых обитают в основном беженцы, причем многие из них — с первой грузино-осетинской войны. То есть с начала девяностых, когда они вынуждены были покинуть родные дома в селах или квартиры в грузинских городах, теряя не только нажитое, но и родных, оставшихся там, и спасать свою жизнь. Здесь так много смешанных браков, что трудно себе представить, как можно было посеять вражду между этими двумя народами, да еще и сделать ее краеугольным камнем государственной политики?!

Одна женщина, в свое время вышедшая замуж за грузина, рассказала нам, что после первой войны, когда ей пришлось бежать в Цхинвал, сын по очереди жил то у отца, которого очень любил, в Грузии, то с матерью в Южной Осетии. Примерно за год до августовских событий он уехал в Тбилиси, где женился, для чего пришлось фамилию в паспорте переделать на грузинский манер. Сейчас он в тюрьме. Потому что, когда стали сколачивать отряды «добровольцев», парень, в жилах которого течет и осетинская, и грузинская кровь, отказался взять оружие и идти воевать против своей Родины.

Мать, пожилая больная женщина, ищет в городе хоть какую-то посильную работу и все деньги хитрыми путями переправляет... беременной грузинской невестке в Тбилиси. А по ночам плачет от тоски и тревоги о сыне. Мы предложили женщине походатайствовать перед Международным Красным Крестом, у которого есть официальная программа содействия в воссоединении семей, но она, горестно покачав головой, ответила, что уже была там и получила ответ: «В ситуации, когда ваш сын сидит в тюрьме, мы помочь ничем не можем!»

Общежитие общежитию рознь. Некоторые — довольно крепкие, и в комнатах можно увидеть целые стекла в окнах, добротную мебель, ковры... И в то же время именно в общежитиях мы встретили самые бедные семьи. Детишки в старенькой поношенной одежонке, убогая обстановка комнат, старая посуда и хронические разор и неуют. Условия жизни в некоторых комнатах просто чудовищны: антисанитария, затхлый запах, обгоревшие после пожара стены.

Строение на улице Заводской. В одной из «квартир» накануне нашего приезда из-за короткого замыкания случился пожар. Теперь одинокий отец с двумя детьми, один из которых болен эпилепсией, ютятся в одной, пропахшей гарью, закопченной комнате, малопригодной для жилья, без элементарных вещей, утвари, продуктов. Спасаясь от холода, люди отапливают свои комнаты с помощью плиток с открытой спиралью. Далеко ли здесь до беды? Счастливы те, кому удалось купить печку-буржуйку. Они выводят трубу на улицу через окно, сжигают в печке все, что может гореть: обломки дверей, старую, разрубленную на куски мебель. Они не могут купить дрова, которые с каждой неделей стремительно дорожают: еще недавно машина стоила 5 тысяч, затем 10, сейчас — 12, а когда грянет настоящий мороз, по словам цхинвалцев, будет стоить все 18.

Записываем данные в блокнот, идем дальше по коридору. Здесь можно стучать в каждую дверь. В одной из комнат лежит 27-летний мужчина, бывший военный, с травмой головы. Он не может ни говорить, ни двигаться, даже поворачивать голову. Общается с родными только глазами: взмах ресниц — да, не мигает — нет. Кормят его через зонд. Пенсия по инвалидности — 700 рублей. Мать, мечтающая, как все матери, о его выздоровлении, признается, что нет денег даже на самые необходимые лекарства, просит сестер милосердия помочь с этим и по возможности организовать консультацию у хорошего доктора.

Этажом выше проживает супружеская пара: муж — инвалид первой группы, шесть лет прикован к постели, во время обстрела все соседи четверо суток находились в подвале, а больные не имели возможности укрыться в безопасности. Стены здания повреждены пулями и осколками снарядов, стекла выбиты, но по счастливой случайности эти люди остались живы.

В одной из комнат второго подъезда живет семья, взявшая к себе пятилетнюю девочку-сироту. Ее мать умерла, а отец живой, но дочерью совершенно не интересуется. Ребенок так и живет у чужих людей, ставших ему ближе, чем родные. Без законных оснований, без документов и без государственного пособия. И таких историй десятки...

В общежитии микрорайона БАМ, что на одной из окраин Цхинвала, мы, поднявшись на самый бедный, пронизанный ветрами из-за полного отсутствия стекол на лестничных площадках третий этаж, увидели седую женщину, которая ножовкой пилила добротную еще дверь на куски, которые бы смогли поместиться в печи. Ее соседку, которую только что встретили на улице, мы, усадив в машину, привезли домой. Женщина во время дождя шла по грязи, стараясь перешагивать лужи в обычных комнатных тапочках. Тапочки — явно «с чужой ноги», маловаты размера на два, и шерстяные носки посерели от грязи и набухли от влаги. Кажется, она не чувствует этого, привыкла.

Ее дом — маленькая комнатка с оборванными обоями и висящей как попало проводкой. Посредине — странная фанерная конструкция, заменяющая стол. В левом углу — кровать, на которой лежат старенькое одеяло и серая, закрытая шалью подушка. Постельного белья просто нет. Татьяна и Серафима, наши сестры милосердия, первым делом забрались на подоконник и с помощью большого куска целлофана попытались утеплить окна, забивая заржавевшие гвозди в сломанную и оттого не поддающуюся раму.

В одной из комнат другого общежития, называемого «Турбаза», проживает супружеская пара. Муж почти не ходит, а жена всякий раз, отправляясь на рынок за продуктами, возвращается домой на машине «скорой помощи». От недоедания у нее кружится голова и случаются обмороки. В этот же день наши сестры милосердия привезли пожилой чете теплую одежду, одеяло, набор продуктов и... готовую горячую пищу. Еще несколько адресов появилось в списке нуждающихся в экстренной помощи и в списке тех, кому регулярно будут доставляться горячие обеды.