«Песня моей деревни»

Я узнала об этих встречах три года назад, когда по приглашению одноклассницы, подруги детства Татьяны Федоровой (бывшей Никольской) приехала в гости. Вместе мы и побывали в этот день в родных местах.

Прошлое не ушло в небытие. Оно живет в памяти и душах моих односельчан и их потомков. И в моем сердце навсегда остались боль, восхищение, уважение и гордость за земляков. Всем этим чувствам суждено было вылиться в книгу «Песня моей деревни», которая сейчас готовится к изданию. Ее я посвящаю своей дорогой, любимой маме, Прасковье Аубакировне Амировой, живущей сейчас в поселке Дружный, и всем моим землякам — золотонивенцам. Это художественное произведение. Фамилии, имена, образы героев и название деревни вымышленные. Но они основаны на реальных впечатлениях и судьбах. Осмелюсь привести небольшой отрывок из этой книги.

Они стояли на въезде в деревню. Ровные улицы, окаймленные березами, ранетами, большими кустами черемухи, сирени и ирги, еще не выдавали признаков умирания деревни. Они молча смотрели на дома, где некогда кипела жизнь. В них было все: и радость, и печаль, любовь и страдания. Их старые, но вовсе не ветхие стены были свидетелями рождения и смерти. Их полы радостно скрипели от свадеб и гуляний. Каждый уголок таил разочарование и надежду.

Сейчас крыши некоторых домов были разобраны. Сорванные окна и двери зияли черными дырами: то ли хозяева пробовали перевезти на новое место, то что еще могло послужить и пригодиться, то ли, воспользовавшись моментом, жители соседних деревень варварски выворачивали и вывозили добротные доски полов и многое другое. Было тихо. Теплый ветерок овевал лицо и трепал волосы. Березы важно раскачивались из стороны в сторону, обдавая ароматом еще клейких, ярко-зеленых листочков. Нежные лепестки молодого боярышника шелестели наперебой, будто обрадовавшись появлению людей. Федор набросил на плечи Аси пиджак и притянул ее, еще слабую после больницы, к себе.

Ей захотелось пройтись по двору, притронуться к старой черемухе. Сердце сжалось... И она, сознавая безвозвратность прошлого, на какое-то время потеряла ощущение бытия. Ася еще сильнее прижалась к Федору:

— Пойдем домой!

— Нет. Не береди сердце. Нет туда возврата. Нет больше Латунного. Постоим тут, потом сходим на кладбище, проведаем родителей.

—Ты не прав, Федя! Латунное есть и будет. Здесь мы родились, здесь остался наш дом, здесь наши предки, наши с тобой родители.

— Есть и будет! Будет всегда в наших сердцах! — послышался сзади знакомый и родной голос старого Тимофеевича.

Деду Антипу шел восемьдесят второй год. Но он чувствовал себя еще бодро и наперекор детям и многочисленным родственникам не стал уезжать из деревни вместе со всеми. «Здесь родился, здесь и помру!» — уперся Антип. И остался в Латунном в «единственном экземпляре». Бабка его давно умерла. Но он продолжал одиноко жить в своем доме и самостоятельно вполне управлялся с хозяйством. Правда, хозяйство было небольшое: две козы, десятка два овец, гуси, куры и кошки с собакой.

— А я тут принес гостинцев на кладбище. Думал, не с кем нонче Троицу праздновать. Встал пораньше, сварганил кое-что: помяну, мол, земляков, что лежат тута, и бабку свою, царство ей небесное.

Он, волнуясь, стал расстилать полотенце на траве возле березки. А затем торопливо развязывать узелок. Длинные узловатые пальцы не слушались и соскальзывали.

— Язви тя,— бурчал Антип.

— Дед, да не спеши ты. Мы сейчас сходим на кладбище, а потом посидим.

— А-а! Да, давайте, идите. Я давеча всех проведывал. И ваших тоже.

...Они выпили и медленно, ничего не говоря, стали закусывать. Ася тоже постелила полотенце и разложила еду, привезенную с собой. Самогонка деда Антипа ударила в голову, по телу прокатилось тепло.

— Молодец, Федька, что приехал. Уж и не думал я, что увижу живую душу.

На глаза деда навернулись слезы. Он вдруг засмущался и мелко-мелко засмеялся себе в нос.

— Утром встану — ни звука. Выйду на крыльцо, а оно у меня высокое (помнишь же), да как закричу: «Ого-го-о-о!» Эхо подхватит, и потом опять тишина. Тогда я как запою: «Ой да ты, Русь моя, Русь великая»...

Антип пел басом. Голос его переливался, словно перекаты грома. Недавние слезы быстро просохли под ласковыми лучами солнца. Сухой теплый ветерок шевелил его густую бороду. Фетровая шляпа, одетая по случаю большого праздника, прикрывала изрезанный морщинами широкий лоб.

Будто услышав песню старого земляка, стекались сюда латунинцы, приехавшие в этот день. Мало-помалу собралась почти половина деревни. Каждая семья, присоединяясь, будто исполняла ритуал, расстилала полотенце и выкладывала стряпню, яйца, масло, соленые огурцы и помидоры, конфеты с печеньем.

...Прошло еще пять-семь лет, а, может, и больше. Деревня продолжает блекнуть, разваливаются дома и строения. Не стало дорог вдоль улиц, они заросли сплошной травой-муравой. Огороды, богатые черноземом, ежегодно рождают теперь выше человеческого роста крапиву да полынь. Деревья и кустарники превратились в дички и образовали густые, почти непроходимые заросли.

Но ежегодно, в день Святой Троицы по-прежнему стекаются латунинцы на окраину своей деревни. Каждая семья расстилает теперь уже не полотенце, а скатерть. Да и собирается в два три раза больше людей, чем жило когда-то здесь. Латунинцы отовсюду приезжают с детьми, внуками, правнуками, зятьями, снохами. В этот день они обязательно посещают кладбище, где покоится прах их дедов и прадедов, поклонятся земле, откуда берут начало их родовые корни, наберутся сил и душевного равновесия от запаха и вкуса ушедшей в небытие деревни.

...Валентина стоит цветущая и счастливая. Она губами ловит листочек боярышника. На ней платье в крупный черный горох. Белый воротничок английского покроя подчеркивает ее смуглое, молодое, пышущее здоровьем лицо.

— Валюша, как хорошо выглядишь!— замечают даже женщины.

А она, широко улыбаясь, смотрит смеющимися глазами в сторону мужа — известного во всем районе первого секретаря райкома комсомола.

Вот с семьей мужа сидит Александра (дочь Аси и Федора), беременная вторым ребенком. Ей трудно, и она торопила последние деньки перед родами. Надо же судьбе так распорядиться: когда-то ее отец и Наталья (нынешняя свекровь) страстно любили друг друга. Но не судьба... Разве они могли подумать тогда, что жизнь заставит их породниться! Сын Натальи вернулся нынче из армии и, надо же... влюбился в Александру! И вот теперь они ждут ребенка.

На долю Александры выпало тоже непростое испытание. В восемнадцать лет она вышла замуж за парня из Латунного. Через месяц после свадьбы молодого мужа забрали в армию, откуда он не вернулся. Муж, отец, сам еще мальчишка, был убит в Афганистане.

Неподалеку от сватов Федор с Асей, а между ними их внук, маленький Федька, сын Александры от несчастного брака. Приехал и их сын Николай, военный. Его жена, еще студентка, учится на журналиста. Федор украдкой посматривает на сына и невестку. «Молоденькая, городская, как же...». Их лица были настолько юными, что Федору с высоты прожитых лет показалось, что они совсем дети. «Какие они муж и жена? Ребятишки, да и только! Хотя... Николаю двадцать один, а невестке — девятнадцать. Столько же было мне и Асе, когда мы поженились. И все же мы были не такими, мы были старше…»

«Ой да ты, Русь моя, Русь великая», — басит дед Антип.

— Коля, Коль, кто это? — тормошит Николая жена.

— Тихо, это песня моей деревни. Это Латунь поет.