Коллег и друзей не выбирают

— Шинели были длинные, не подшитые по подолу. Они быстро намокали и тянули книзу. Поднимешь полу, на нитях распускающегося сукна вот такие комья грязи висят. Килограммы, наверное. Так что мы все, считай, пообрезали шинели вот по эту пору... — Алексей Яковлевич Путнин, на секунду прервав свой рассказ, с легкостью, удивительной для человека его возраста, наклонился вперед и резко провел ребром правой ладони чуть ниже колена. Со стороны может показаться, что он не чувствует ни груза прожитых лет, ни тяжести житейских невзгод, выпавших на его долю, как, наверное, на долю каждого человека его поколения. Но на самом деле все не так безмятежно. Последствия фронтовой контузии, после которой он почти три месяца провалялся в госпитале в Ереване, ощущаются сегодня отчетливо и часто.

Иногда в памяти неожиданно стираются имена, даты, события, лица... А нет-нет и нахлынут вновь, отзовутся головной болью. Порой мучимый воспоминаниями и ушедшей, казалось бы, щемящей тоской по погибшим товарищам, по безвозвратно ушедшей молодости, фронтовик не может уснуть до рассвета. Перед его глазами вновь оживают родные до сердечной боли картины. Фигуры родителей, всю жизнь трудившихся до седьмого пота и не знавших, что такое воспитание, кроме как воспитание собственным примером, порядочностью, честным отношением к людям. Эпизоды из детства, когда он, будучи отчаянным сорванцом, сбегал из дома, и в одно из таких «романтических путешествий» его отыскали только с помощью катера. И вновь война, война, война. Вспоминается, как однажды неожиданно встретил земляка, товарища по Виленскому командному училищу. Петька Пчелинцев, раненый, лежал на повозке, покрытой соломой, в ожидании отправки в госпиталь. Вспоминается, как по преступной глупости неопытных новобранцев погиб поднявшийся в атаку другой его дружок — Мишка Черданцев. И все вырисовывается так четко, так ясно, будто только вчера случилось и не успело еще отболеть.

— Это в фильмах солдаты на привале позируют фотокорреспондентам или концерт столичных артистов смотрят. У нас ни того, ни другого не было. А была долгая дорога, — рассказывает мой собеседник, сопровождая свои слова мудрой, чуть грустной улыбкой. — До Днепра враг все сжигал, но людей не трогал, они прятались кто где мог. А как Днепр мы перешли, так, наоборот, бывало, забежишь в хату только что очищенной от немца деревеньки, даже суп на печи еще теплый, а вокруг — ни души; всех угнали с собой рыть окопы и строить оборонительные рубежи.

На фронт он попросился сам. Правда, взяли не сразу. В первый раз предложили подрасти еще немного и отправили домой. А спустя какое-то время, когда он уже и ночевать дома опасался, боясь, что в тюрьму отправят за самовольный уход с КМК (Кузнецкого металлургического комбината), прислали долгожданную повестку. Впрочем, об этой неясной истории чуть позже. А пока…

Есть личности, прямота характера которых, с одной стороны, располагает к ним такие же открытые сердца, а с другой — вызывает неприязнь в людях более гибких, что ли, умеющих подчиняться обстоятельствам, приспосабливаться. Им и сложнее, и легче жить в одно и то же время. Легче, потому что весь на виду, и стыдиться нечего — ни интриг, ни подлостей за таким человеком не водится. А труднее… Да, вы и сами знаете, почему труднее, пояснять и не надо.

Детство нашего героя выдалось не совсем типичным. Родился Алеша на Алтае, в селе Сентилек Башилакского района в большой, дружной семье Якова Петровича и Евдокии Демидовны Путниных, где уже подрастали два мальчонки — старшие братья. Правда, местечко это и малой-то родиной нашего героя назвать сложно, поскольку семья вела отнюдь не оседлый образ жизни.

По воспоминаниям Алексея Яковлевича, батюшка его, Яков Петрович, бывший знатнейшим на всю округу портным, в поисках новой клиентуры постоянно переезжал с места на место. Остановится где-нибудь, обошьет всю деревню, кому в чем нужда: и тулупы, и шубы запросто мастерил, а уж обычную одежду какую хотите — и мужскую, и женскую, и детскую... А потом прикажет семье собираться. Сложит швейные принадлежности, нехитрый домашний скарб в повозку, чем-то напоминавшую маленькому Алешке цыганскую кибитку, и снова в путь.

— У отца было два коня. Один — Гнедко, алтайской тягловой породы, низкорослый, крепкий, выносливый. Другой — Серко, статный и красивый. Один вез кошевку. А на другом, том, что получше, отец любил на базар за продуктами ездить. Вот прибудет мой батя в какую-нибудь новую деревню, станет на квартиру и примется за дело. Всех обошьет, от мала до велика. Помню, за работу его, качественную, добротную, народ рассчитывался по-разному, кто деньгами, а кто — продуктами. Мясо, масло давали. Семью-то, кочевавшую вместе с мастером, надо было кормить. Сколько помню отца, он всегда за работой…

Подраставшие мальчишки и не представляли себе другой жизни. Человек рождается, чтобы трудиться, заботиться о близких, долг свой честно исполнять. Перед Богом, перед государством, перед людьми… По воспоминаниям Алексея Яковлевича, движимые отцовским ремеслом, они в конце двадцатых — первой половине тридцатых годов объездили многие территории, прилегающие к Алтайскому краю. Каргатский, Убинский районы точно «прочесали» вдоль и поперек. «Помню очень хорошо, что в Убинской была карусель, ох и запала она мне в душу…» — с искренней, по-детски широкой улыбкой говорит Путнин.

А потом семья обосновалась и до тридцать восьмого года проживала в большом селе под названием Бердск, где Алешка учился в школе. Жили хорошо. Пока родственник по маминой линии не сманил отца в Кузбасс, в городок (тогда еще в народе его называли рудником) Осинники. Там нужен был человек — торговать в винополке. Все полегче, чем сутки напролет за швейной машинкой проводить и кочевать в поисках новой клиентуры. Семья-то большая — после трех, прямо как в русской сказке, сыновей у Якова Петровича и Евдокии Демидовны родилась дочка, всех надо было одеть, обуть, накормить и в люди вывести.

Продлится этот период недолго. Как только грянет война, государство вспомнит про золотые руки Путнина-старшего, трудолюбие его и призовет в трудармию. Все четыре года, проводив одного за другим сыновей на фронт, Яков Петрович будет заниматься своим основным ремеслом — шить военное обмундирование в мастерской, что располагалась в Новосибирске на Большевистской, по соседству с военными складами.

Старший брат нашего героя, Борис, с детства грезил военной романтикой, мечтал стать летчиком, но из-за банального плоскостопия строгая комиссия его забраковала. Тогда упорный паренек отправился в Севастополь и стал моряком. Пройдя всю войну на корабле, защищавшем северные и северо-западные морские границы страны, он уже в мирное время дослужится до капитана первого ранга.

Второй брат, Анатолий, в сорок втором окончит Омское танковое училище и тоже хлебнет лиха на войне. А возвратившись домой, изберет популярную у молодежи того поколения профессию геолога и с геолого-разведывательной экспедицией обойдет всю Сибирь. Листвянские шахты, сегодня известные на всю страну, — одно из тех мест, где в свое время вел изыскательские работы Анатолий Путнин.

Младший из братьев, герой нашего очерка Алексей Яковлевич Путнин, встретил известие о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз, будучи воспитанником Новокузнецкого ремесленного училища, где он осваивал азы профессии слесаря-механика. Толком доучиться пацанам не дадут — приставят к настоящему делу. В связи с уходом старших на фронт на Новокузнецком металлургическом комбинате будет остро не хватать рабочих рук.

Слышали бы вы, с каким воодушевлением, с каким упоением мощью, красотой могучей техники и выверенной до тонкостей технологии розлива металла младший Путнин рассказывает о военных буднях КМК. Говорит про многотонные ковши, про цех блюминга, в котором ему довелось работать, про то, как сливали шлак, про то, как красив льющийся металл, про высочайший профессионализм старых мастеров…

Уставал? Конечно. Еще скучал по родителям, уехавшим в Новосибирск, тревожился за судьбу братьев. Однажды, придя усталый после работы в подсобку, Алексей обнаружил свой ящичек вскрытым. Вытащили все — единственную смену добротной теплой одежды. Признается, такая обида взяла, что даже слезы к горлу подступили. От обиды и махнул, не думая о последствиях, к своим. А что дальше было, вы уже знаете — сам отправился в военкомат и попросил призвать его в действующую армию.

Повестка пришла одиннадцатого марта сорок третьего года.

Эвакуированное в Новокузнецк Виленское общевойсковое командное училище поначалу переименовали в Новокузнецкое, но вскоре выяснилось, что офицер и двое курсантов сумели сохранить знамя воинского подразделения, и имя вернули. Это был памятный урок мужества и верности долгу для молодого Путнина.

Путь воинского эшелона, в котором Алексей отправился на фронт, пролегал через наш город. Он сумел отпроситься у командира в надежде во время стоянки повидать отца с матерью, переехавших к тому времени в Новосибирск. Но, обегав весь центр, слушая подсказки случайных прохожих, так и не отыскал Трактовую улицу, где в засыпном домишке проживала семья. Не судьба, видно.

— Часть, к которой нас приписали, потрепанная врагом, существенно поредевшая, только что вышла из-под Сталинграда. На станции Сомово, что под Воронежем, мы приняли гвардейскую присягу, — рассказывает Путнин.

В составе первой роты первого батальона 280-го гвардейского полка 92-й гвардейской дивизии наш герой двинулся на запад. Сначала по югу, севернее Одессы, затем дальше, в направлении Харькова и еще дальше на запад, и окончил свой боевой путь в Румынии.

— Я был командиром противотанкового орудия. Наши сорокапятки были неплохие пушки. Пока враг не создал «тигров». Этот «зверь» их не боялся. Зато когда появились длинноствольные орудия, а уж тем более 57-миллиметровые пушки, горели «тигры», как говорится, за милую душу, — буднично, без рисовки, без смакования ярких боевых эпизодов рассказывает Путнин.

Мне вообще показалось, что он стесняется говорить о своей фронтовой эпопее с оттенком героики и относится к своей воинской службе, как к… этапу трудовой биографии. Просто делал свое дело. Ну да, крепко завязли под Кривым Рогом у узловой станции Пятихатки, которая несколько раз переходила из рук в руки: они наших вышибут, а те упрутся и начнут снова отвоевывать... Еще был эпизод: пройдя низиной и выбравшись на возвышенность, его подразделение обнаружило, что оказалось между двумя отступающими колоннами немцев. Развернули пушки и ударили хорошенько. Ну, получил солдатские медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Ну, орден Красной Звезды. Наверное, было за что наградить, раз дали.

Ну, обещал комбат первым, кто переправится через Днепр, чуть не Героев присвоить, и они, действительно, на своем понтоне сумели сохранить орудие и переправиться одними из первых, когда вода вокруг кипела от взрывов, и люди гибли десятками, сотнями... Но не это же главное, не в наградах или их отсутствии дело, а в том, сумел ты даже в нечеловеческих условиях остаться человеком или нет.

А боевые награды… Их у фронтовика некоторое время назад выкрали, выждав момент, когда ни его, ни дочери не будет дома. Наверняка этим людям если не в семье, то в школе рассказывали и про Маресьева, и про героические сибирские дивизии, грудью заслонившие Москву... Наверняка пытались воспитать их патриотами, благодарными своим дедам и прадедам за их бесценный подвиг. Однако чего-то главного вложить в их души не сумели. Путнин старается об этом не вспоминать, но в канун Дня Победы, когда приходится доставать из шкафа парадный пиджак, поневоле вспомнишь.

Тогда, при форсировании Днепра, из всего батальона уцелело лишь семьдесят шесть человек. Вот что помнится. А еще холод, слякоть и неимоверная усталость…

Самое удивительное, что и о своей богатой трудовой биографии машиниста он рассказывает также скупо, мелкими эпизодами, будто штрихами делая наброски. Работал. Трудился, как все, на совесть. Да, воспитанный примером отца — труженика до мозга костей, закаленный трудовой юностью и боевой молодостью, он всегда огромное значение придавал дисциплине. Был принципиален и строг. Очень требователен к себе и другим. Чего, может быть, не все понимали. Дескать, не война же, речь не идет о спасении Родины…

— Не война... Но мы ответственны за жизни сотен пассажиров, которые мирно спят в вагонах, доверившись нам. В работе машиниста нет ни одной мелочи, которой можно пренебречь. Это я всегда четко помнил, до самого последнего дня, пока не вышел на пенсию.

Однажды в отдыхающей на станции Барабинск машинисты в откровенной беседе сказали ему, что один его коллега по депо сказал, мол, несчастный тот человек, кто с Путниным помощником поедет. Если и царапнула эта фраза его по сердцу, то вида не подал и при встрече с тем человеком ничего выяснять не стал. А спустя какое-то время тот сам подошел с разговором. Сказал: «Ты извини меня, Алексей Яковлевич, ошибся я в тебе!» Думаю, что иначе и быть не могло. Все, кто попадал «в руки» Путнина, становились настоящими высококлассными профессионалами и в дальнейшем самостоятельно работали очень успешно. И руководство, и коллеги это видели и ценили. «За то, что ему хватило мужества откровенно признать свою неправоту, я его уважаю и никакой обиды не таю», — признается Алексей Яковлевич Путнин.

Он пришел в паровозное депо Новосибирск 29 октября 1947 года. Сначала кочегаром. Своего первого учителя, старшего машиниста Филиппа Петровича Рожкова, по сей день вспоминает с благодарностью. В техническом кабинете обучался, а время пришло — в техшколе в Тайге. Как активно пошла электрификация — сменили командированных машинистов с Беловского участка и стали сами водить электровозы. Сначала до Чика и Коченево, со временем — до Чулымской, еще позже — до Барабинска. Электрификация набирала обороты, росла мощь магистрали, работать становилось все интереснее и интереснее.

В пятьдесят третьем году Путнин сдал «на класс» и стал работать в пассажирском движении. За последующие восемнадцать лет он водил и «Россию» — первый номер, и Пекинский, и Улан-Баторский поезда, и «Сибиряк», и много-много чего еще.

— Когда втянулся в работу машиниста, очень понравилось. Она не просто интересная, главное — очень ответственная, требующая собранности, внимания, хорошей реакции и, конечно, знаний. Машинист должен быть технически грамотным. А помощник — с правом управления, чтобы в экстренной ситуации, когда машинист не может управлять по какой-то причине, он сумел бы сам довести поезд до ближайшей станции. Вот у меня была ситуация. Однажды уже в пути скрутило живот. Сначала вроде не сильно. Рези не было, но как-то не отпускало — ровная возрастающая боль. Приехали в Барабинск. В отдыхающую пришли, я посидел вот так, согнувшись, даже не вздремнул нисколько. Думал: полегчает в покое. А тут уже вызывают. Снова в кабину и поехал. А дорогой стало совсем невмоготу. Помощник у меня был опытный, Юра Тюрников. Я в нем был уверен на все сто. Он по рации с диспетчером связался: так, мол, и так. Диспетчер спрашивает: «До Чулымской дотянете? Я там подготовлю электровоз...» Постараемся, отвечаю. Приезжаем в Чулымскую — нет электровоза. Как, почему — кто знает? Не станешь же по рации спорить... Поехали дальше. Там уже свое отделение, родное. Со своим диспетчером связались, обстановку объяснили. Он встревожился: «Доехать сможете?» А куда нам деваться? Юрка шутит: «Если что, будем сигналы SOS подавать!»

По прибытии на станцию Путнина уже ждала «скорая помощь». Не прошло и часа, как он, обследованный хирургами, оказался на операционном столе. Оказалось — скрытый гнойный перитонит.

А помощника того он успешно дорастил до машиниста, как и многих других. Сам, обладая непростым, суровым, на чей-то взгляд, характером, Путнин никогда не выбирал помощников «под себя». Воспринимал людей такими, какие они есть. А если надо было учить профессиональным навыкам — брал и учил. Ветеран с улыбкой вспоминает такую историю.

Как-то один опытный машинист, у которого только что на повышение ушел помощник и ему дали новичка, вернувшись из поездки, сказал старшему нарядчику Валентине Степановне Тюлькиной: «Валя, ты убери этого нового помощника от меня. По-моему, у него с головой не все в порядке...» Она пожала плечами, но спорить не стала. А этого «странного» новичка «подвесила» Путнину.

— А я что? Ну, говорю, «подвесила», так «подвесила». Поработаем. Раньше электровозы большое кольцо делали без отцепки: в Барабинске взяли — едем до Омска, там техосмотр делают, и он идет до Тайги ходом. Там опять смотрят, и он идет до Омска, где будет новый техосмотр. Это и есть большое кольцо.

Принимаем поезд. Я за помощником тихонько наблюдаю. Он во второй кабине все проверил, принял как положено. Смотрю — берет молоточек, идет механическую часть осматривать. Это его обязанность. Я в окно поглядываю: смотрит тщательно. Только очень медленно. Время вышло, нам уже зеленый открыли, а он только одну сторону посмотрел. Что мне делать? Торопить его? Нельзя же вторую часть неосмотренной оставить. Дежурный по рации уже нервничает: «Чего стоите?» Дождался я его, тронулись. Едем.

В пути следования святая святых из обязанностей помощника сообщать о сигналах, а машинист повторяет: «Вижу зеленый... Вижу желтый...» Едем, едем, а он и в ус не дует. Замечтался, что ли... Потом подскакивает ко мне: «Знаешь, Алексей Яковлевич, я придумал схему, как можно вести электровоз, если тяговый двигатель вдруг выйдет из строя...» Смекаю, так вон что у него в голове.

Приехали в Барабинск, подхватили свои шарманки, вроде уже собрались идти отдыхать, а он — назад. Говорит: «Я забыл номер кабеля, который к сопротивлению пусковому подходит...» Я уговариваю: «Брось, пойдем. Успеешь еще посмотреть!» Нет, уперся. Остались, открыли щиты, все посмотрели, только тогда отдыхать пошли.

Как потом оказалось, он не прошел по конкурсу на физико-математический факультет в вуз и заочно учился в техникуме. Умнейший парень! Преподаватели, говорят, если видели, что в аудитории Володя Сметанин, знали: вопросами замучает. Он и отучился прекрасно, и, отъездив зиму со мной, стал самостоятельно работать машинистом. Однажды, во время своей работы на Инской, предотвратил серьезное крушение. Голова у паренька оказалась светлая. К нему подход надо было найти и приучить его к порядку. У меня он уже через пару недель и осматривать механическую часть успевал, и дорогой все правильно делал.

Никогда Путнин не боялся людей со сложными характерами. Старшему нарядчику, той самой Валентине Степановне, так и говорил: «Если ты мне «подвесила» помощника — все. Не меняй».

«Настоящее время — не по мне», — признается Алексей Яковлевич. Дальше не комментирует. И так можно догадаться. Сегодняшнее общество, похоже, отказалось от таких принципов, как коллективизм, самоотверженный труд на благо Родины, презрение к роскоши и богатству. А они не могут по-другому.

Жить для себя, руководствуясь личными интересами, — не по нутру людям его поколения. Не ставить в жизни больших целей — не по ним. Не чувствовать ответственности за происходящее вокруг — не по ним. Казалось бы, можно уже «переключиться»: жить другими заботами, радоваться за детей и внуков. Но как-то не получается. Почетный ветеран Западно-Сибирской магистрали Алексей Яковлевич Путнин безгранично любит своих дочерей, Ольгу и Ларису, гордится внуком, но остается тем же неугомонным человеком, сердцем болеющим за страну, за дело всей своей жизни, за родную железную дорогу.