Типичный и... нетипичный Ненашев

Главная ставка в предстоящем развитии Академгородка и других научных центров Сибири делается на эту смену. Между тем молодое племя не слишком нам знакомо. Широковещательно оно о себе не заявляет. Интерес прессы к нему весьма камерный. А оправдает ли оно надежды страны, не даст ли слабину при острых ситуациях, будет ли столь же талантливо, как предшественники? Вот вопросы, с которых мы начинаем очередную газетную акцию.

Тараторить он не умеет
Возможно, потому, что физик. При встрече Алексей Ненашев находил нужные ему слова словно на дне своей памяти и сознания. Правда, уже вскоре убедился, что это просто такая привычка у молодого человека — отвечать точно и не слишком распространяться. Он вдумывался даже в простые вопросы. Возможно, что и темперамент виноват. Он у него явно не южный. Да и сам «северный» — светлый, спокойный, со сдержанными жестами и очень основательный. Он одновременно произвел на меня впечатление и типичного физика, и... нетипичного.

Присутствующий при нашей беседе в роли интерпретатора (а вернее — для моей поддержки) заместитель директора института физики полупроводников и шеф Алексея Ненашева по научной работе доктор наук Анатолий Васильевич Двуреченский сперва журналиста успокаивал, надеясь, что Леша в конце концов разговорится.

— Физики у нас молчуны, — заверял он. — Они изъясняются формулами. Им не нужна популяризация. В своем кругу они легко обходятся без нее.

Но я-то был из другого круга и совсем из другого поколения...

— После физматшколы, — практически без всякой тональности медленно повествовал Алексей, — я поступил в НГУ, и на третьем курсе у нас было распределение по специальностям. Тогда и попал в институт физики полупроводников, а это означало, что один день, по крайней мере, я проводил в нем. То есть на семинарах, лекциях и практикумах.

— Да, — вспомнил он после длительной паузы, — нас еще водили по лабораториям, чтобы к концу третьего курса каждый из студентов выбрал себе шефа.

— А не наоборот? Может, шеф вас выбирал?

— Нет. Право было за нами.

И тут меня Алексей впервые немного удивил. Он сказал про свое право, как про необходимость и обязательность. Будто шеф в науке — это второй план. Подумалось предположительно: «Субтильный молодой человек имеет, видимо, твердый характер».

— Выбрал я шефом своим Александра Сергеевича Терехова, — продолжал Ненашев. — Он в НГУ заведует кафедрой физики полупроводников. Хотя мне в то время, если честно, совершенно все равно было, на какую кафедру физики пойти.

— Это от равнодушия, знания или от незнания?

— Скорее от незнания. Я не видел в то время большого различия между разными физиками. Сейчас бы, конечно, подошел к выбору более осознанно. А тогда подал заявление о распределении сразу на три кафедры, а больше не разрешалось. На кафедры элементарных частиц, физики полупроводников и химической физики.

— Но сейчас вы кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник института, преподаватель университета, руководите магистрантами. Большая разница в сравнении со студенческим положением. Ныне вы более подготовлены к выбору. Не так ли?!

— Нет, не так. Знаете, — вдруг признался мой собеседник, — тогда я был попросту разгильдяй.

Отвлекся на философию
...Вот это да! Уж такого ответа никак не ожидал от Ненашева. Он удивлял во второй раз. На разгильдяя Алексей не походил ни в малейшей степени.

— Отчего же даете себе такую жесткую оценку? — спросил у него.

— Оттого, — ответил он так же тихо, как и сначала, — что в свое время я чуть не вылетел из физики. Почему? Потому что еще в физматшколе увлекся философией и творчеством Николая Константиновича Рериха. Так увлекся, что запустил физику капитально. А ее надо знать капитально. Вполне могли отчислить из университета. Но случай помог. Однажды пришел на свой физфак после разных пропусков и неожиданно для себя узнал, что мне надо сдавать экзамен через тридцать минут. Надо, хотя я к нему совершенно не готов. Однако рискнул все же пойти и сдать. Для подготовки оставались минуты.

— И знаете, — не без некоторого удивления сообщил он, — экзамен сдал, получил четверку. Это было для меня, как спасение и отрезвление. Я вместе со своими товарищами по физматшколе вернулся в физику. Мы все успешно окончили университет, один из нас сейчас работает в Ирландии...

Этот рассказ Ненашева удивил меня в третий раз. И совсем не отвлечением на философию и Рериха. Удивил тем, что Алексей, как говорят спортсмены, сгруппировался, сдал сложный экзамен и вернулся в физику. Хорошо знаю, что «сдвиг» на философии задел многих физиков и математиков. Как правило, способных, а то и талантливых. Некоторым за увлечение философией приходилось в корне менять не только профессию, но и свою судьбу.

Мы немного поговорили с Ненашевым о философии Хайдеггера, Барта, Рериха, Новгородцева и Ильина. Был «грех», тоже их читал, когда сын учился на философском факультете УрГУ. Но Ненашев, конечно, по основательности был подготовлен лучше. Многие физики, если они вникают в суть предмета, то добираются до глубин. Сразу понял, что книгу Рериха «Пути благословения» Ненашев скорее не просто прочел, а изучил. Правда, на Рерихе я его остановил. Не ради Рериха мы встречались. Надо было переходить к совершенно чуждым мне квантовым точкам. В физике Алексея оценили за создание математической модели электронной структуры именно квантовых точек. Хорошо, что он объяснял их вместе с Двуреченским...

Но Алексей к этим точкам спешить не стал. Сперва он еще медленнее уточнил и, как я понял, по очевидной для него искренности и честности:

— Считаю, что не прогадал, когда пошел на кафедру к Терехову, но считаю, что и не прогадал, когда ушел от него и моим шефом стал Анатолий Васильевич.

Вот такой этот молодой кандидат наук. В своих мыслях, рассуждениях и оценках он расставляет «ударения», как считает нужным. Воистину физик!

Спрашивал у него:

— Ваш уход был в кратковременную эру «разгильдяйства» или уже после охлаждения от философии?

— Окончательно я от философии не ушел до сих пор. Книги философов и сегодня лежат в нашей лаборатории...

При всей внешней суховатости
— Слово «разгильдяй», — заботливо вступил в беседу Двуреченский, — к Алексею едва ли подходит. При всей внешней суховатости он очень увлекающийся человек. Его интересовали многие области знания.

— Что ж, для ученого это нормально...

— Да, — согласился Анатолий Васильевич. — Это нормально. И даже хорошо. Когда увлекаться, если не в молодости?! Ненашева увлекала не только философия, но и искусство, история.

— А ведь это такой искус — наша затейливая, многозначная и сложная история. Было бы странно, если бы она не вызывала интерес!

— Все так... Но года два для Алексея главным интересом была не физика. А это потеря темпа и отставание. Он даже экзамены перестал сдавать. Например, по квантовой механике. Однако к физике вернулся и все наверстал, что можно отнести к нетипичности Алексея. Согласитесь, что для этого нужны были и воля, и способности. Скажу даже больше: Ненашев — талантливый исследователь. Ему свойственна разносторонность.

Зато быт у молодого физика, как ни расспрашивал его, оказался, скажем так, однолинейным. А если пожестче сказать — элементарным, хотя жалоб от него не слышно. Живет в аспирантском общежитии, в отдельной комнате. Любимое блюдо — омлет, который можно очень быстро приготовить, о других гастрономических привязанностях не узнал. Читает Алексей очень медленно, на каждую книгу, особенно толстую, у него уходит много времени. Спортом он не занимается. Да и мне трудно представить, что он в чем-то или куда-то спешит. А, казалось бы, при его внешней худобе он не только может скакать и прыгать, но и летать. Ветер его бы поднял. Но у него даже шаг основательный и неспешный. Радикальные решения Алексей принимает редко. Но если принимает, то часто удивляет всю лабораторию. Его увлечения не совпадают с его обликом. Недавно, например, Ненашев решил получить права на вождение машины. И купить однокомнатную квартиру.

— А денег на это хватит? — тут же спросил у Алексея.

— Хватит, — заверил Двуреченский, который сам машины не имеет. Впрочем, и не хочет. У доктора наук все рядом: дом, где живет, институт, лес, море... К чему ему автомобильные хлопоты?! Но Ненашев уперся и наверняка решит все, что наметил. Голос у него негромкий, поведение предупредительное и корректное, сдержанность привычная, а вот характер неотступный. Так и в науке. Если цель поставлена, он ее достигнет.

— Ну, — говорю своим собеседникам, — давайте ваши квантовые точки, но только в самом популярном изложении.

— Я еще уточню,— опять что-то вспомнив с некоторым опозданием, говорит Алексей, — что детективов я не читаю. Люблю воспоминания людей, и неважно — знаменитые или нет. Важно, чтобы были они правдивые. Особенно понравилась книга «Вы, конечно, шутите, мистер Фейман».

И лишь после этого уточнения мы приступили к квантовым точкам.
— Все квантовые точки, которые мы изучаем, — осторожно принялся за пояснение Ненашев, — это, попросту говоря, маленькие кусочки полупроводников размером в несколько нанометров внутри других полупроводников. Поскольку свойства материалов разные, то электронам не все равно, где находиться — в материале А или в материале Б.

— Ну и что? — я уже понял, что потребуется помощь «секунданта» Двуреченского.

— Например, — добавил Алексей, неспешно растягивая слова, — в материале Б электрону выгоднее энергетически находиться, чем в А. То есть, как говорят на своем жаргоне физики, этому электрону выгоднее находиться в яме. В яме ему лучше.

— Как и некоторым людям, — моя ирония набирала силу, а эрудиция Ненашева — некоторое сопротивление. Очень хотелось ее упростить.
Алексей, видимо, почувствовал мое состояние.

Ямы внутри полупроводников
— Квантовые точки, — сказал он побыстрее, — это, в сущности, ямы внутри полупроводника. И мы изучаем электронную структуру этих квантовых точек, которые на самом деле ямы. В них электроны падают. А иначе говоря, падают в дырки. Моя конкретная цель — научиться рассчитывать с помощью компьютера энергетический спектр электрона, который упал в квантовую точку. Надо понять, где он там сидит, какая у него энергия и т. д. А все это ведет к изучению свойств материалов. Кроме того, квантовые точки рассматриваются как рабочие элементы многих устройств. Уже есть лазеры на квантовых точках. Недалеко время, когда они появятся как продукция.

— Конечно, — добавил Двуреченский, — материалы с квантовыми точками или материалы с квантовыми ямами, структуры пониженной размерности — это подступ к созданию принципиально новых материалов. Работа очень важная в теоретическом плане и перспективная — в практическом. Мы идем к созданию материалов со свойствами, которыми можно будет управлять легко руками... в переносном смысле. А точнее — с помощью передовых технологических процессов появляется возможность задавать загодя материалам нужные нам свойства. Варьируя размер квантовых точек, мы сможем менять длину волны, что важно для фотоприемников, способных поглощать излучение в нужной области длин волн. С появлением лазера на свободных электронах возникла проблема создания приемников террагерцового излучения. Дело идет к тому, что скоро мы будем давать рекомендации технологам, как, какого размера, типа и формы создавать новые материалы с заданными свойствами. Словом, если обобщать, открываются широкие перспективы для развития электроники и других областей знания, экономики. Работа, которой занимаются в нашем институте, в том числе и Алексей Владимирович Ненашев, обещает много новых открытий, ценных как для теории, так и для практики. Но на этом пути еще надо много решить и технологических проблем, и физических задач, связанных, например, с дальнейшей миниатюризацией в электронике. Уже появляются устройства, например транзисторы, размером десять на десять... нанометров. Так что наш молодой кандидат наук точно не зря вернулся в физику из философии.

Услышав все это, решил, что ничем, кроме физики, Алексей теперь не занимается. А философия для него всего лишь хобби, как сопутствующий элемент. И не более того.

Ничуть не бывало! Он дал повод для удивления снова. Оказалось, что Алексей активничает в совете молодых ученых института. Но — Бог мой! — как он пресно об этом рассказывал... Будто и не сделал ничего заметного, а так, кое в чем участвовал. Скромняга этот Ненашев. Если бы не Двуреченский, то ничего бы и не узнал.

— У меня конкретных обязанностей в совете молодых ученых нет. Так, иногда помогаю ребятам кое в чем... Иногда помещаю некоторую информацию на сайте совета...

Видимо, Анатолий Васильевич не выдержал этого лаконизма Ненашева.

— Алексей, — дополнил он, — прекрасно знает, что дирекция института выделяет совету молодых ученых института определенный финансовый фонд. Часть этого фонда предназначена на стипендии нашим молодым сотрудникам. Ненашев в этом участвует и всегда обоснованно при распределении средств аргументирует свою позицию. Для этого организуется конкурс по научным работам. По его итогам определяют достойных, лучших. Организация конкурса — полностью дело совета. Он работает открыто, публично. Во время конкурса заслушиваются все претенденты. Решения принимаются голосованием. Кроме того, у нас установлено шесть именных стипендий. Например, стипендия имени академика Ржанова. При их присуждении голос молодых всегда слышен. Кроме того, для молодых сотрудников у нас предоставлено право выделения дополнительных средств на аренду жилья. Короче говоря, совет молодых ученых у нас заметен, имеет влияние, и Алексей Ненашев в нем не затерялся. Его добросовестность видна в науке и во всей жизни института.

Я поблагодарил и самого Алексея Ненашева, и Анатолия Васильевича Двуреченского за встречу и который уже раз в жизни подумал, что чуть ли не во всех физиках в академической науке типичное и нетипичное перемешано, что выявляется далеко не сразу.