Как черный шквал

Взбежав по ступенькам крыльца, папа распахнул дверь, окинул нас отчужденным взглядом, быстро прошел в кабинет, открыл ящик письменного стола:

— Зинушка, быстро! Где мои документы: партбилет, красноармейская книжка, паспорт? Я после митинга еду в райком партии, в военкомат.

— Зачем? Почему так спешно? Позавтракай!

— Некогда, 3инушка, некогда! Война, понимаешь, война началась! Включите радио. Только без паники!

Мама охнула, присела на сундук. Мы с сестрой Лялюшкой обомлели от изумления: все было непонятно и тревожно, как раскат грома среди ясного неба, предупреждающий о приближении грозы. Папа расцеловал нас и ушел. А на улице уже кричали вездесущие ребятишки, узнающие новости раньше всех: «Ура! Война началась! Эй, мальчиши-кибальчиши, собирайтесь, пришли буржуины! Война началась! Ура! На митинг! К школе на митинг поскакали! Чапаевцы, за мной!» — орал восьмилетний Стасик, скача на «боевом коне» — прутике и размахивая «саблей». Ватага детворы помчалась к школе.

Когда я, заплетая на ходу косички, примчалась, запыхавшись, к школе, там уже собрались все жители поселка от мала до велика. Над тревожной, сбившейся в беспокойную массу толпой звенел бестолково, бойким перебором, местный колокол-рельс, обычно сзывавший народ на лесные пожары, которые требовали для тушения объединенных людских усилий.

Сейчас загорелся «пожар» пострашнее лесного — это селяне чувствовали колотящимися сердцами. Люди инстинктивно жались друг к другу.

На крыльце школы, как во время первомайских и октябрьских праздников, стояли военком в форме с яркими петлицами, начальник леспромхоза, директор школы, парторг и милиционер. Наш папа говорил речь. Насколько я помню, он был хорошим оратором, его очень внимательно слушали.

Добровольцы уже толпились у стола, вытащенного из школы. За ним сидел лейтенант из военкомата и нервно объяснял, что приказ министра обороны в письменном виде будет только через пару часов, а сейчас надлежит пойти домой, помыться в бане, остричь голову наголо. С паспортом или свидетельством о рождении и вещмешком с парой белья, куревом и едой собраться «по цепочке» здесь, у школы. Сюда подойдут машина-полуторка и несколько подвод. Всех до 1921 года рождения повезут в район, в райвоенкомат, где уже сформирована из врачей призывная комиссия.

Женщины рыдали, иные в голос, как на похоронах, заранее оплакивая своих мужей, сынов, отцов. Чуяли сердцем, если уйдут дорогие — надолго! И только самодеятельный оркестр как-то неуместно браво играл походные марши, а кто-то запел услышанную по радио, уже перефразированную песню: «Вот настала война, всколыхнулась страна от Кронштадта до Владивостока. Всколыхнулась страна, велика и сильна, и врага разобьем мы жестоко. На земле, в небесах и на море наш народ и могуч, и суров. Собирайся, народ! Отправляйся в поход! Будь сегодня к победе готов!»

Какая же завидно-яркая уверенность в победе жила в нас, детях! Музыканты ударяли в медные тарелки, кругло надували щеки и косились на мальчишек, которые бойко маршировали вокруг гудящей, как растревоженный улей, толпы.

В армию папу не взяли из-за болезни и возраста — ему было 52 года. По моим представлениям, комиссар из него получился бы отличный. Он имел глубокую теоретическую и практическую политическую подготовку. Окончил комуниверситет, не формально, а по существу принял идеалы социализма.

У нас, детей, было велико чувство защищенности, уверенности в силе и непобедимости Красной армии. Мы знали, что есть конница Буденного, что «чапаевцы смело привыкли побеждать», что «броня крепка и танки наши быстры и наши люди мужеством полны», что «в небесах, на земле и на море наш народ и могуч, и суров, повстречавшись с коварным фашистом, разгромит, уничтожит врагов», что «любовь Катюша сбережет».

Оптимизм, любовь к Родине, патриотизм — очень важные слагаемые морального духа нашего поколения — помогли выстоять и победить в четырехлетней, самой кровопролитной войне двадцатого века.