Он горевал, но никогда не унывал

Они носители памяти о необыкновенной эпохе — героической и трагической. Никакие документы не могут о минувших событиях рассказать так, как живые свидетели. Достаточно вспомнить отечественную литературу. Лучше всех писали о войне те, кто и сам воевал: начиная от Льва Толстого и заканчивая, положим, Константином Симоновым.

Фронтовики — поразительное поколение по мужеству и жизнестойкости. Горевать им приходилось больше, чем радоваться. Но унывать они не любили и не умели. Лучше всего, и думаю, что на века, это показал Александр Твардовский в своем «Василии Теркине».

Виктор «подоспел» к войне
На этот раз есть повод обратиться, подтверждая сказанное, к судьбе другого фронтовика — академика Виктора Семеновича Суркова. Он, как и многие мальчишки сороковых годов, «подоспел» к фронту, когда война уже была в разгаре. Семнадцатилетним. В танковое училище со скоростным выпуском он попал, как сейчас бы сказали, по блату. А правильнее — по знакомству. Училище было неподалеку от дома, где он жил. И все мальчишки мечтали в него попасть. Это был самый скорый и верный путь на фронт. И... на смерть. Так что этот «блат» можно назвать святым. Нельзя не уточнить, что в том же Казанском танковом училище учился когда-то до войны и будущий фельдмаршал фашистской армии Гудериан, один, надо признать, из лучших теоретиков и практиков танковых атак. Мне приходилось читать его воспоминания. Что ж, в уме ему не откажешь. Видимо, Гудериана хорошо учили в России. Однако и он был бит. Наши курсанты тоже учились хорошо. Между прочим, немцев учили в Казани не на английских слабеньких «валентайнах», а на лучших наших танках. Как не сказать — на нашу голову.

Уже в восемнадцать лет молоденький младший лейтенант был командиром английского танка «валентайн», дарованного России союзниками. Самый легкий танк и с самым, скажем так, незначительным вооружением в сравнении со всеми другими танками мира. Он имел одну небольшую пушечку и весьма примитивное устройство для дымовой завесы. И это все.

— А пулемет хотя бы был?

— Нет, не было, — ничуть не огорченно, а просто констатируя факт, ответил Виктор Семенович и продолжил рассказ. — Я получил «валентайна» в Горьком, добрался на нем до Москвы, а оттуда нас направили на Второй Белорусский фронт. Воевал на «валентайне» примерно до февраля сорок пятого года, месяцев семь. Первое боевое крещение было в Польше, в поселке Снягово. Тогда готовилось наступление наших войск по всему фронту. А перед этим были небольшие стычки. Нас послали в разведку. Экипаж самого легкого танка состоял из трех человек: командира танка, то есть меня, младшего лейтенанта, заряжающего, и водителя. Мы выехали, в небольшом лесочке остановились и решили с заряжающим — это был армянин старше меня лет на семь, которого звали Баграт, — выскочить из танка и осмотреться. Выскочили, а через три минуты половина тела Баграта... упала на меня. Взрыв снаряда не только убил заряжающего, но и искорежил танк. Я остался жив, больше того: меня даже тогда не ранило. Бог миловал.

Раз повезло, а во второй раз — нет
А вскоре после этого, в январе, началось наступление всех наших войск. Вот уж тут были бои так бои... Особенно в Пруссии, под Пиллау. Здесь уже воевал на «тридцатьчетверке». Этот танк сравнивать с «валентайном» нелепо — мощная и маневренная машина. В боях меня подбили снова. Получил очень тяжелые ранения: перебили ноги, например. Полгода лежал в госпитале в Ивантеевке под Москвой. В нем и закончилась для меня война.

...Вот так начиналась тогда юность для семнадцатилетних. Да и детство безоблачным не было. Мать академика Суркова была неграмотной женщиной, отец тоже, как говорится, из самых простых людей. А семья большая. Работать начинали рано. И так изо дня в день, из года в год. Работа, работа, работа... А все остальное потом, не к спеху, может подождать. Но так жили, да и сейчас еще живут, много наших людей, как и семья Сурковых в деревне Архангельское, Столбищенского района Татарской республики. Правда, семей больших ныне мало... Культ работы и ее почитание очень помогли фронтовикам в бою и в жизни. Они победили, они отстроили после войны страну, они выучились. Едва подлечившись после войны, Сурков досрочно сдал экзамены в сентябре сорок пятого года и поступил на геолого-почвенный факультет Казанского университета. Учился он блестяще, получая уже со второго курса и до конца учебы в университете именную стипендию имени Молотова. А как молодой специалист, имеющий красный диплом, начинал он работу в Колпашевской экспедиции Сибирского геофизического треста сразу с должности начальника гравиметрической партии. Тогда только разворачивались исследования по изучению строения Западно-Сибирской плиты и ее нефтегазоносности. В бесконечной по ощущениям Сибири жизнь предоставляла толковым специалистам очень большие возможности. И Сурков ими воспользовался в полную меру своего упорства, трудоспособности, умения видеть и то, что наверху, и то, что в глубинах земли, то есть «взаимосвязи глубинных структур с поверхностной тектоникой и закономерностью распределения в земной коре полезных ископаемых».

Масштаб ученого характеризуют его научные труды. Назову некоторые из них: «Геологическое строение фундамента Западно-Сибирской плиты». (Эта «плиточка» — колоссальная территория.) Или такой труд: «Геология нефти и газа Западной Сибири». Или: «Мегакомплексы и глубинная структура Западно-Сибирской плиты». Воистину для таких работ нужна «глубинность» исследований.

34 года в одной должности
Сурков тридцать четыре года был директором одного из крупнейших у нас отраслевых институтов — СНИИГГиМСа (Сибирского научно-исследовательского института геологии, геофизики и минерального сырья). Здесь он стал и доктором наук, и профессором, и членом-корреспондентом, и академиком. Для сибирской отраслевой науки случай едва ли не уникальный. Но очевидность этого признания была бесспорной. Забота академика Суркова о связи научных исследований с практикой геологоразведочных работ была постоянной, не нарушаемой десятилетиями. Она легко прослеживается в более четырехстах научных публикациях и в двадцати монографиях. Гравиметрические и магнитные съемки, проводимые Сурковым еще в молодости, используются и поныне.

Пять лет назад, когда отмечалось семидесятипятилетие Виктора Семеновича, я ему говорил:

— Представляю, как потускнеет по своему значению Сибирь, когда из нее выкачают нефть и газ...

— Успокойтесь, — говорил он в ответ тогда и повторяет сейчас. — Не выкачают. Сибирь еще многие годы будет обогащать страну своими полезными ископаемыми. У Западно-Сибирской провинции есть особое, в какой-то степени спасительное, строение. Здесь газ и нефть залегают иначе, чем обычно. Открыто немало новых запасов нефти и газа. Но надо искать и новые пути их добычи. Сейчас уже находят нефть и газ на глубине около четырех километров.

...Помню, что в Новосибирске были отраслевые институты, уже давно закончившие свою биографию, которые практически не имели никакой связи с академической наукой. Это удивляло. Они довольствовались только настоящим. Будущее их словно не интересовало. Как раз «настоящее» их и разрушило. Тематика, которой занимались институты, не выдержала конкуренции, когда к нам хлынули передовые технологии Запада. Сначала эти институты скукожились, превратившись в очень скромные лаборатории, а потом в мастерские и даже шарашки.

СНИИГГиМС тоже не раз переживал трудные времена, но никогда не терял связей с большой наукой. И свои кадры этого не допускали, и директор был в академической науке свой человек. Такие ученые, как академик Конторович, Фотиади и многие другие, обретали научную зрелость в СНИИГГиМСе. И в совместной работе.

— Сколько бы раз, — вспоминал Сурков, — я ни приходил к Михаилу Алексеевичу Лаврентьеву или к Андрею Алексеевичу Трофимуку, столько раз получал поддержку и видел внимательное отношение к нашим проблемам и задачам. Скажу даже больше: со многими академическими учеными дружил и дружу до сих пор: с академиками, например, Лаверовым и Грамбергом, с которыми мы в один день и в один год становились и членами-корреспондентеми, и академиками РАН. Помнится, когда я был управляющим геофизическим трестом, то мне приходилось брать разрешение на взрывы у Лаврентьева. А без них разведочные работы останавливались. Лаврентьев брал ответственность на себя и разрешал взрывы, то есть способствовал, чтобы необходимые документы мы получали.

Жизнестойкость
— Виктор Семенович! Меня во фронтовиках удивляла и еще одна способность: многие из них после фронта, где они испытывали не только огромные физические, но и психологические перегрузки, вернувшись на гражданку, с упоением занимались спортом. Помню, что в поселке, где проходило мое детство, они играли в волейбол до полуночи. А вы занимались спортом после войны?

— Еще как! Бегать не бегал, все-таки ноги были переломаны. Но на лыжах ходил многие годы. Баню, как вы знаете, посещаю до сих пор. Парился до последнего времени с неменьшей интенсивностью, чем молодые люди. Я из крестьянской семьи. Мне слабым никак нельзя было быть. А воспитание не было особым. Мать постоянно занималась хозяйством. Отец тоже был почти всегда занят, да и водочку не презирал... Я на фронт ушел рано и добровольно, из десятого класса. Кто уходил на фронт из десятого класса, тому давали аттестат за десять классов. И я такой аттестат получил.

В танковое училище поступил в сорок третьем году, в том же году его окончил и в том же году на фронт попал. Разбаловаться было негде и некогда.

— Да... Ваше поколение удивительное. Будут ли другие, по жизнестойкости равные вам?

— Будут обязательно, — уверен Сурков, — куда ж они денутся?!

Возраст, жизненный опыт, оптимистический взгляд на мир позволяют ему быть мажорным человеком. Да еще с четкими представлениями о том, какое предназначение ждет науку и Сибирь. По его инициативе, например, ведущие геологи, нефтяники, тектонисты, стратиграфы, геофизики СНИИГГиМСа были переориентированы на нефтяные работы в Восточной Сибири и Якутии. В документах об этом сказано так: «Под руководством Суркова и при его непосредственном участии проводились исследования, связанные с изучением рифей-вендских осадочных бассейнов, составлялись комплексные целевые программы геологоразведочных работ на нефть и газ. Он был руководителем подпрограммы «Нефть и газ Восточной Сибири».

Но в нашу задачу не входит длительное перечисление заслуг и работ академика Виктора Семеновича Суркова. Нам гораздо важнее поздравить этого неутомимого работника науки, который прожив восемьдесят лет, ни в чем себе не изменил. Он и сегодня в одно и то же время приходит на работу в институт. С утра занимается в триста первом кабинете одного корпуса института, а после обеда Виктор Семенович работает тоже в триста первом кабинете, но уже другого корпуса. Понять его приверженность к такой повторной нумерации не смог. Видимо, привычка. А он их менять не хочет. Да и к чему нарушать давно отлаженный рабочий ритм? Тем более если он помогает ученому. В последние годы, уже в должности советника, Сурков выполнил целый ряд исследований в области тектоники, геологии нефти и газа, твердых полезных ископаемых и разработал концепцию развития земной коры «с позиций мобилизма, с учетом мантийных плюмов и сохранением классических принципов геоисторизма». Просить разъяснения у Суркова, что это означает, я не стал. Давно уже зная, что попусту он не работает. И все, что выходит из-под его пера, рано или поздно, но приносит пользу науке и практике. Так что пусть еще долго ходит из одного своего триста первого кабинета в другой. Дай ему время только здоровья. А остальное он выполнит сам.