Языковая точность

Мне становится неловко: а ведь парень прав, к чему эта фамильярность?! Может, ему не нравится, что он длинный.

Буквально на следующий день читаю материалы, подготовленные к торжественному заседанию президиума СО РАН, посвященному 80-летию со дня рождения академика Валентина Афанасьевича Коптюга. И нахожу в одном из них, что он не озлобился после того, когда его отца репрессировали в гулаговские времена и расстреляли. Во мне все восстает против этой формулировки.

Потому прежде всего, что и нашего отца расстреляли в те же времена. Больше того, посадили в ГУЛАГ еще и маму, которая, будучи кандидатом наук, семь лет работала там на лесоповале и на щипке слюды.

Но после реабилитации родителей никто из них не озлобился. Это было невозможно для них ни по убеждениям, ни по культуре, ни по воспитанию, да и не по характеру. Власть, конечно, этим смирением цинично пользовалась, всегда принимая во внимание мандатные данные. Например, очень талантливого золотого медалиста Валентина Коптюга не приняли в МГУ, и ему пришлось поступать в Менделеевку. Потом ему напомнили про репрессированного отца при поступлении в аспирантуру.

К счастью, в России всегда находился человек, который, поддерживая талантливых и трудолюбивых, мог пренебречь властью и помочь тому, кто… может. Для Коптюга это был академик Ворожцов. Для моего старшего брата, доктора экономических наук, профессора, мореведа, первоклассного специалиста по проблемам флота и экономики океана Генриха Константиновича Войтоловского таким человеком был в свое время министр рыбного хозяйства СССР Александр Ишков. Он сразу разглядел в брате специалиста и двинул его на руководящую должность. В трудовой книжке Генриха нет ни одной записи о рядовой работе. Он всегда, с юности, был руководителем. При Ишкове у нас создали рыбный флот мирового масштаба. Его продукция не раз выручала страну от нескончаемых продуктовых нехваток.

Об этом и о многом другом Генрих рассказал в своей очередной книге, которая вышла в печать за несколько недель до его смерти. Она мгновенно разошлась, и издательство успело ему предложить еще расширенный вариант издания.

На поминках брата все говорили о том, что он был государственник. И эту оценку я отношу к языковой точности. Она полностью относится и к деятельности Валентина Афанасьевича Коптюга. Потому что в этих людях, родившихся в начале тридцатых годов, примат государственных интересов перед частными был не просто очевидным, главным, но и определял всю их жизнь.

Вот о чем думалось мне, когда сидел недавно под московским дождем на давно закрытом Донском кладбище у семейного склепа столичных Войтоловских, где теперь покоится и мой родной старший брат. И моя любимая бабушка, классическая русская интеллигентка Анна Ильинична Войтоловская.

Все свои последние годы жизни она писала письма на имя Лаврентия Павловича Берии.

Начинались они одинаково: «Уважаемый товарищ Берия! Из четырех моих дочерей три дочери содержатся в лагерях ГУЛАГа.
Заверяю вас, что они все честные советские люди и никакого вреда никому не приносили...»

Но «уважаемый товарищ Берия» не откликался. Недавно я прочел в «Комсомолке» его дневники. В них со страшной языковой точностью было написано: «Людей жалко, но надо расстреливать». А бабушка моя, пережившая, к счастью, на несколько недель и Сталина, и Берию, говорила мне, когда я ее выносил из подъезда на свежий воздух:

— Роленька! Ты меня несешь, а тяжело мне.

И это тоже была потрясающая языковая точность.