Каждый из нас банан. Насколько?

С продолжения этой темы мы и начали беседу с человеком, всю свою жизнь посвятившим биологической науке и прошедшим путь от старшего лаборанта Института цитологии и генетики Сибирского отделения до директора одного из крупнейших научных учреждений Сибири. О праве на научный поиск и ответственности ученого, о биологии — науке XXI века, о горизонтах, открываемых сегодня генной инженерией, и был наш разговор.

Подчинение разуму
— Владимир Константинович, по штату вы сегодня советник РАН, в недавнем прошлом руководили институтом более двух десятилетий. Однако по публикациям последних лет, связанным с вашим именем, видишь: вы руководите научными исследованиями, ведёте работу по созданию новых лекарств, совместно с коллегами проводите международную конференцию по биотехнологии растений и т. д. и т. п.

— Учёный — это не столько человек, скажем так, образованный, со степенями и званиями, обременённый регалиями, но в первую очередь — хомо сапиенс, то есть человек мыслящий и действующий. Не буду говорить за другие науки, но что касается биологии, то ООН объявила уже не год, а десятилетие биологического разнообразия, а многие склонны считать, что и весь XXI век пройдёт под знаком биологии, как век минувший был преимущественно физическим. Я бы выразился так: человечество постепенно переходит от физического подчинения и изучения природы к более деликатному и тонкому её постижению. Вместе с разработкой новейших биотехнологий и технологий вообще всё увеличивается ответственность науки за судьбу мира в целом. Помните слова, сказанные некогда Мичуриным: природа не храм, а мастерская, и человек в ней хозяин. Так вот, добавим — рачительный хозяин, отлично понимающий, что он к тому же является сыном матери-природы.

— Так почему же «все мы немножко бананы»?

— А потому, что геном человека, как животных и растений, имеет очень много гомологичных (сходных. — Ред.) генов: с обезьяной — 98%, мышью — 95%, бананом — 40%. Самое интересное — мы можем влиять на генную структуру растений и даже часть нужных генов животных встраивать в растения, где они нормально работают. Все живое построено на одной матрице: ДНК-РНК-белок.

— Извините, но даже как-то страшно становится: вот я протягиваю руку, и у меня из ладони высовывается… зелёный росток?

— Ну, зачем же так примитивно! Все эти процессы происходят на столь глубоком биологическом уровне, что даже цито, то есть живая клетка, — это уже очень большая биоструктура. В 1958 году, после МГУ, когда я приехал в юный Академгородок, то включился в нашем институте в работу по изучению гетерозиса растений. В то время, вопреки известным обстоятельствам — гонению на генетику, лысенковщину, очень хотелось научиться реально влиять на растительный мир, получать новые сельскохозяйственные сорта, используя серьёзные научные знания, а не шарлатанство, лишь бы власти угодить.

Новые знания накапливались, и постепенно мы переходили к более сложным этапам исследований. В последние десятилетия я работаю в области генной инженерии, и мы пробуем вводить нужные нам гены в некоторые растения, чтобы получать «готовые» медицинские препараты. Здесь два направления: первое — создание растений, производящих медицинские белки, и второе — разработка так называемых съедобных вакцин. То есть не в мышцу или в вену, а в желудок, типа вкусной морковки.

И второе направление, не менее важное, — подготовка базы для развития экологически щадящих технологий. Сейчас человечество преимущественно черпает материалы и энергию для своих нужд их невозобновляемых источников: от урана и других руд до накопленных за сотни миллионов лет существования Земли запасов углеводородов, то есть нефти и газа. Но во всём мире уже активно ведутся работы по созданию материалов и технологий, основанных на растительности. Некоторые страны в этом уже преуспели— тот же биоэтанол становится реальной альтернативой бензину.

В Сибирском отделении есть интеграционный проект, в котором задействованы три института: ИЦиГ, катализа и институт проблем химико-энергетических технологий в Бийске. Наш институт ведёт поиск нужных видов растений и биологические исследования с ними, институт катализа — переработку биомассы, ИПХЭТ осуществляет разработку экологически щадящих технологий.

Кое-что уже сделано: в частности, мы нашли на Дальнем Востоке такой вид китайского тростника, который в разы продуктивнее деревьев по производству биомассы, то есть очень быстро растёт, и адаптируем его к разным климатическим условиям. Нами опубликованы также две работы по этому направлению, которые вызвали интерес в Международной ассоциации производителей биотоплива, и нас пригласили участвовать в международном консорциуме.

Генномодифицированное, значит, подконтрольное
— В вашем институте проходила и российско-французская конференция по биотехнологиям растений. Чем вас заинтересовал опыт французов?

— Здесь другое направление поиска. Дело в том, что во Франции традиционно очень сильна сельскохозяйственная наука, которая сегодня немыслима без биологии и в, частности, генетики. У них есть большая программа по изучению генома растений. Их заинтересовали наши возможности и они доверили нам один из участков этих исследований.

Французы, можно сказать, помешаны на диетическом питании. Но в этой же связке они большое внимание уделяют трансгенным растениям, работы по которым во Франции, так же как и у нас, запрещены, но весь остальной мир давно производит генномодифицированные рис, кукурузу, сою и прочее. Проблема в том, что, запретив разработку и применение генномодифицированных сортов сельхозкультур, мы одновременно ввозим огромное количество таковых по импорту — из США, Индии, Китая и других стран. Разумнее было бы не запрещать, а тщательно изучать то, что к нам завозят, тестировать на предмет безопасности для человека. То есть не отгораживаться от мира, а может быть, даже на шаг опережать его в этом направлении, потому что без новых сортов злаков, к примеру, всё равно не обойтись. Нужно вырабатывать методики определения вредных генетических новообразований. Генная инженерия существует давно: самый первый генный биоинженер — это сама природа. Современная генная селекция может несоизмеримо ускорять естественные процессы отбора и помогать решать продовольственную проблему во всём мире.

— Владимир Константинович, понятно, что созданное академиком Лаврентьевым научно-технологическое образование — Академгородок — до сих пор является образцом соединения науки и производства. А в биологии?

— То же самое: у нас изначально существует целый ряд биологических институтов, которым по плечу, как сейчас говорят, разработка целого биотехнологического кластера. На мой взгляд, не нужно изобретать велосипед: первое Сколково было Академгородком, с комплексом НИИ, университетом, крепкой опытной базой и «поясом внедрения», который при жизни Лаврентьева не был, к сожалению, завершён. Новые рыночные отношения? Хорошо, давайте приспосабливаться к рынку, не забывая о фундаментальной науке, но верная идеология технопарка, или по Лаврентьеву «пояса внедрения» (сегодня — «инновационного центра»), была заложена ещё полвека назад.

В нашем институте изначально тоже велись прикладные, как мы выражались, работы. Очень интересное направление — доместикация, или одомашнивание животных. Мой предшественник на посту директора института Дмитрий Константинович Беляев начал эти работы на породах некоторых видов животных ещё пятьдесят с лишним лет назад. В течение 50 поколений у нас была выведена практически домашняя лисица, очень контактная. На доместикацию животных и растений человек потратил 12 тысяч лет. Академик Беляев воспроизвел этот процесс за 50 лет. Другой, уже хрестоматийный, пример: пшеница «новосибирская-67», с очень хорошими районированными впоследствии сортами.

Ну, и также те, уже нынешние, направления, о которых мы с вами говорили — биотехнологии.

Относительно недавно нами в содружестве с другими институтами СО РАН был разработан лекарственный препарат тромбовазим, который имеет лицензию и уже выпускается. Работы в биомедицинском и фармакологическом направлениях могли быть ускорены, если бы Сибирское отделение получило поддержку из Москвы. Увы, это не так-то просто, здесь много противоречивых аспектов: от зарубежной конъюнктуры и лоббирования чужой продукции до элементарного отсутствия средств, которых на эти исследования пока никто не выделяет. Хотя, насколько мне известно, и руководство СО РАН, и академическое начальство в Москве нас поддерживает.