На рубеже

Этот июньский солнечный день как раз пришелся на короткое междупирье, когда посевные работы в колхозе были завершены, а сенокос еще не начался. Одним словом, выпал первый передых в трудовых буднях, и некоторые наши мужики сговорились где-нибудь собраться и немного расслабиться после трудов праведных.

По-быстрому управившись с домашними делами, они подоставали из сундуков свои сатиновые рубахи, набили кисеты самосадом и пошли к дому Николая Мишагина. Там, сидя на завалинке, побаловались картишками в дурака. А вскоре сюда поодиночке стали приходить их жены, неся под фартуком бутылку спиртного, а к ней — одна огурцов прихватила, другая — квашеной капусты или кисель из ягод в миске. И когда мужикам надоело играть в подкидного и во ртах прогоркло от самосада — все пошли за стол. После первой же рюмки дядя Павло, родной брат моей мамы, красиво и звонко запел. Он всегда верховодил в песнях.

Короче говоря, в этот воскресный день в нашей деревне шла обычная гулянка, на которой грусти не бывает. Души собравшихся выплескивались в веселье — звонкое, разноголосое, откровенное. А нам, подросткам, вблизи этой компании быть не полагалось, чтоб не услышать какое-то бранное слово, оброненное кем-нибудь из подвыпивших.

Дом, где отдыхали в тот день наши родители, находился на углу переулка. Здесь и придержал своего коня посыльный из райцентра, и бабы, судачившие поодаль, первые узнали от него о войне (ни радио, ни телефона в деревне не было) и о том, что он уже привез одну повестку на призыв. И предназначалась она... моему отцу, только что вернувшемуся с военных сборов. «Двадцать четвертого июня явиться в военкомат...» — читал в ней первый в Бочанихе мобилизованный.

Утром следующего дня моя двадцатидевятилетняя мама стала первой солдаткой в нашей деревне. Пасмурно было у неё на душе, пасмурно было и на улице. А когда она направилась к ферме, где работала дояркой, и прошла совсем немного от избы, внезапно хлынул дождь. С неё ветром сдуло косынку, растрепало слабо скрученную косу, с намокших волос струйками полилась дождевая вода. А ливень вновь и вновь хлестал её по лицу. Она со страхом оглядывалась по сторонам, будто ища защиты. Да только отныне у нее никакой защиты не осталось — полагайся сама на себя, защищайся, как можешь, насколько хватит твоих сил и духу.