В историю так и не попали

Теперь в одной тесной комнатушке многоквартирного барака нас стало пятеро. Тетя работала на элеваторе собаководом (кормила псов, а на ночь ставила их караулить зерносклады), получая за это мизерную зарплату. И только она, и никто другой, еще была обязана одевать своих детей-полусирот, кормить нас — четверых подростков, согревать теплым словом, следить за нашей учебой и поведением.

Я видел, что тетя моя задыхается от такой тяжкой жизни, что и я, хотя и являюсь ее племянником, — лишний нахлебник и должен чем-то помогать ей. В этих целях я весь учебный год каждую субботу, даже если в этот день шел осенний проливной дождь или свирепствовал сорокаградусный мороз, обязан был ходить за десять километров в свою Бочаниху (она теперь входит в состав Баганского района). К этому времени мама моя (колхозная доярка и теперешняя солдатка, а я у нее единственный ребенок) готовила от нашей коровы-кормилицы творог, закваску, сметану, молоко. И еще она пекла большую булку хлеба, изготовленную из зерноотходов (незрелые зерна пшеницы, овса, мышейка и другие примеси, пропущенные через самодельную дробилку), которые получала в счет заработанных трудодней. С тяжелой сумкой за плечами я возвращался с продуктами в Баган, чтобы всю последующую неделю было чем питаться мне и тете с ее семейством.

Да разве опишешь все то, чем и как жили наши матери и мы, дети войны!

А однажды... Было раннее утро. Тетя Катя сняла с охраны сторожевых собак, в псарне накормила их, затем зашла в караульное помещение передохнуть, а в это время из репродуктора во всю мощь громкости раздался торжественный голос Левитана, извещая о победе над фашизмом. Тетя прибежала с работы и, растормошив нас, четверых полусонных, сообщила нам радостную весть.

С этой исторической новостью я побежал в другой барак, где квартировался мой давний друг Иван Болбасов. Наше с ним решение было кратким, решительным, не подлежащим обсуждению: в школу мы не пойдем (вряд ли в такой день там будут занятия), а нам надо, не теряя ни минуты, срочно бежать в свою деревню и сообщить о долгожданной победе своим землякам, потому что там нет ни радио, ни телефона, а радиоприемник, питающийся на батарейках, был только на квартире у председателя сельсовета, а он, отключив его, мог в это время куда-то уйти и не знать о таком всемирном событии.

— Да знаешь ли ты, Колька, — прокричал мне на ходу Иван, — что в истории так и будет записано: «О победе первыми в Бочанихе известили...» и укажут наши с тобой фамилии.

Десять километров бежали мы почти без передыха, чуть не задохнувшись в беге, и вот она, наша родная деревенька, выстрадавшая войну, пережившая и вытерпевшая все беды лихолетья. Это она взрастила у себя для Родины храброго танкиста Героя Советского Союза Андрея Матвиенко, это она не дождалась с поля битвы двадцать прекрасных мужиков, теперь без отцов свыше семидесяти моих одногодков до конца дней своих будут детьми-полусиротами.

Но... в историю мы с дружком так и не попали: нас обогнала легковая автомашина и, не сбавляя скорости, направилась к сельсовету, куда при виде легковушки стал подходить народ. Представитель из района на стихийном митинге сообщил о важном мировом событии.

Я видел, как Алексей Васин и Алексей Афанасьев, покалеченные войной, плакали, обнявшись, не замечая своих слез. Рыдали женщины по тем, кто остался навсегда лежать на дороге, ведущей к этому радостному дню. А потом эта гнетущая сцена переросла в общий для всех односельчан долгожданный праздник.

Я посмотрел на сельсоветский дом, на крыше которого развевался красный флаг. Он, как мне казалось, был в этот день очень уж ярко-красным и как-то особо смотрелся на фоне очень голубого, теперь уже мирного неба.