Умение продлить жизнь

И расставание с жизнью неизбежно. Потому, думается мне, надо жить и наслаждаться жизнью в меру своих сил и способностей, не забывая при этом одно святое правило: береженого Бог бережет.

Как-то отдыхал я в санатории «Речкуновский», рядом с которым был дом престарелых. Так вот там была огромная растяжка, на которой крупными буквами было начертано: «Умение продлить свою жизнь — это в первую очередь умение не сокращать ее». В связи с этим вспоминается разговор с моим однопалатником Иваном Кузьмичом Пожарским из Новосибирска, философом по натуре и в некотором роде эстетом — Иван Кузьмич очень любил кино. Как-то пожаловался ему, что вот, мол, прибаливаю: нефрит, простатит, гастрит да и нервишки пошаливают. А он мне в ответ так спокойненько, рассудительно:

— У человека много всяких напастей, и болезни в том числе, но если будешь жить разумно, достойно, то все будет хорошо.

Я попросил Ивана Кузьмича рассказать пообстоятельнее, что значит жить разумно и достойно. Он некоторое время размышлял, поглаживая уже седеющие усы, и наконец промолвил:

— Надо жить без излишеств. Водку, к примеру, если и употреблять, то строго в ограниченных размерах, с куревом лучше не знаться совсем. Это отрава страшнее атомной войны. Жить полнокровно, ничего не боясь, ни на что не оглядываясь... По уши влюбляться, если ты еще молод, ревновать, страдать и... обязательно трудиться. Трудиться в поте лица. Порой можно слышать: «Достала меня эта работа. Брошу все к чертовой матери, буду отдыхать, вечерами на завалинке посиживать...» Вот так посидит с полгодика и, смотришь, окочурится, бедняга. Сам я тружусь по мере своих сил, — продолжал Иван Кузьмич, — у меня дачка, хотя я совершенно одинок, бобыль, как говаривали в старину. Сажаю картошку, лучок, моркошку и прочий овощ. Мне одному всего этого много. Излишки отдаю безвозмездно соседям... Жизнь моя наполнена смыслом, а для душевного здоровья это самое главное.

Вечерами мы ходили с Иваном Кузьмичом в санаторский клуб или в кино. И танцы, случалось, посещали. Пожарский прекрасно вальсировал и его наперебой приглашали дамы, очень даже молодые и вполне симпатичные. В нашу палату Иван Кузьмич всегда возвращался жизнерадостным, сильно возбужденным и... помолодевшим, чему я, если честно признаться, очень завидовал.

Иной раз отдыхающие видели в своем клубе и кое-кого из дома престарелых. «Команду» возглавлял очень шустрый дедок, всегда немножко навеселе, со своим «гаремом», с тремя-четырьмя старушками. В санатории со смехом рассказывали, что все они до чертиков влюблены в дедка и потому часто ссорятся друг с другом.

— Полнокровно живет человек, — комментировал Иван Кузьмич. — Умеет продлить свою жизнь. Молодец!

Странно, но я вспоминал совершенно иное: родную деревню, своих родителей — отца и мать. Это были очень разные люди. Отец не шибко-то любил работать, но зато много читал, часто хандрил и совершенно не был приспособлен к крестьянской жизни. Когда требовалось зарезать поросенка или овцу, он шел за помощью к соседу, а сам прятался в избе, затыкал пальцами уши, чтобы не слышать предсмертного вопля животного. Время он часто проводил в размышлениях, сочиняя наподобие гоголевского Манилова разные неосуществимые прожекты. Говорил, что неплохо бы построить в деревне дворец, большой да красивый.

— На что он нам? — резонно говорила на это мама. — Лучше бы коровник хороший в колхозе сделали, чтобы доярки и коровы не тонули по колено в дерьме.

— Глупая ты, мать, — отмахивался родитель. — Коровы, дерьмо, больше тебе ничего в этой жизни и не надо... Скучно, — он потягивался и тянулся за книгой.

А мать умела все. И скотину даже сама резала, не зовя соседей. Как-то в июльскую жару у нас подавилась картошкой свинья. Нельзя было медлить ни одной секунды — животное сдохнет и пропадет гора мяса. Мама тут же вынесла из избы нож и сама, без посторонней помощи, зарезала свинью. Мама не умела ни писать, ни читать, но знала почти все сочинения Гоголя (родилась и выросла на Украине), часто пересказывала их мне, привив любовь к литературе.

Мама была маленькая росточком, но очень подвижная, никогда, в отличие от отца, не сидела без дела. Даже горе-беду переживала на ходу, мимолетно смахивая слезы.

Или вот такая деталь: отец часто страдал бессонницей, тогда вставал с постели и долго курил, а мама, намаявшись за долгий день, только поднесет голову к подушке и тут же уснет. Она и умерла легко, уснула и не проснулась. Сохраняя бодрость духа до глубокой старости, на целых полтора десятка лет пережила отца, проживая уже в городе Куйбышеве у старшей дочери. Но похоронить себя просила в родной деревне рядом с Федором, которого, несмотря ни на что, уважала и любила.

Часто ставлю рядом этих двух людей — Ивана Кузьмича и маму. То, что происходит сейчас, прямо противоположно тому, что они делали, как жили. Теперь редко встретишь некурящую женщину, девушку, порой школьницу, а про парней уже и не говорю. А ведь реклама табака была и при советской власти, правда, не такая оголтелая, как сейчас. Помню, в магазине города Куйбышева, куда я иной раз заходил, были такие слова: «На сигареты я не сетую, сам курю и вам советую». Но никто не обращал на них внимания и не курил, кроме мужичков, разумеется, которые и водочку попивали, но всегда в разумных пределах.

Куда мы идем и что с нами будет? Уменья продлить свою жизнь нет у подавляющего большинства населения, смертность давно опережает рождаемость, и даже в самые отдаленные деревни дотянулась эта чума — пьянство, наркота. Исчезли многие радости и забавы, уступив место порокам. Играют ли в современной деревне в лапту, в которой обычно принимало участие все население, включая женщин и детей? Помнят ли такие массовые игры, как третий лишний, ручеек, и многие другие? Все это безвозвратно ушло, утеряно.

Мечтаю о том, что все это когда-то вновь возвратится в нашу жизнь. Это не глупые выдумки, не беспочвенные фантазии. Философы (ну как тут не вспомнить Ивана Кузьмича) утверждают, что жизнь развивается по спирали, время от времени возвращаясь на круги своя.