За неимением человека мы
созерцаем след
На листе — от ручки, карандаша:
Так отсутствие делает пируэт,
Но это лучше, чем ни шиша.
И, пока цветные воланы юбки
Цепляются судорожно о мебель,
Я думаю: «Где же рюмки,
И в какую вазу поставить цветочный стебель?»
И нож объявляет свой приговор
Румяной корочке пирога,
И запинается о ковер
В чулок затянутая нога.
Черно-белые
Шашки, клавиши, мысли, в конце концов.
А со звучащей речью мне ни черта не сладить — Этот сложный компот из слов
(Персик, манго, клубника, киви)
Все труднее заглатывать, четко артикулировать.
Кстати, забыла тебе сказать, у людей, которых недолюбили,
Глаза — начинают фосфоресцировать.
Раскроешь рамы — самая гуща веток.
И вас, и ваших веселых деток
Потом срубили. Учителей,
Одноклассников — я не помню,
Не помню, о чем учебники говорили.
Сквозь воспоминаний каменоломню
Только одно — срубили:
Корни въедались в обшивку труб,
И плавал по полу пух —
И парк превратили в труп,
И осенний огонь — потух,
И весенний прилив — затих.
С тех пор значительно изменились
Контуры многих карт.
Дни превращались в стих,
А стихи — не переводились,
И давно забылись трущобы парт.
Теперь — каждый год наступает лето,
И кто-то
И кто-то
Жизнь — не скудеет, но зреет, зреет.
И снова-заново
Растит, лелеет сыра земля
Каштаны, яблони, вязы, клены,
И серебристые тополя.
И то шумит водопад зеленый,
Что пусть не скоро, но время подорожает —
Не всем, не прочим — но для меня.
Узорной плиткой стихотворение,
Пусть будут тщательно прорисованы
И животные, и растения,
Пусть будет в порах слогов и букв
Осенний воздух — осенний свист:
Когда из древесных рук
Выпадает последний лист.
Пусть будут книги, которые не купить,
Пусть будут овощи на базаре,
Пусть будет что есть и пить
И нищему на вокзале,
И мне, и тебе, и вот этой тетке,
Пусть никто не скудеет, не умирает,
Пусть все покупают шмотки,
Пусть дети всегда играют.
Пусть. А Ты — незаметно спустишься
С самых что ни на есть небес
И скажешь — не зря я мучился,
Не зря я умер, не зря — воскрес.
Marques de Riscal,
Цвета бензина, растекшегося по луже,
Где спа — это только начало списка,
И вино на завтрак, обед и ужин.
Никто не останется равнодушен.
Игрушечные ландшафты сонного Лангенберга,
Где покой уставшему уготован,
И розоватый клевер рассыпан мелко
На зеленом газоне возле любого дома.
Никто не будет заинтригован.
Пьяные танцы бетонных многоэтажек
В прибрежной части обычного Дюссельдорфа.
Большое здание Эрмитажа,
Фонтаны летнего Петергофа.
Здесь красиво, а дома плохо.
И тут, где нет никаких вопросов,
(Архитектурой господь
отслежен) —
Собор, в оправе из контрфорсов,
Массивный — в зуме, далекий — нежен.
Никто не останется безутешен.
И везде — где мрамор, стекло, гранит,
Где любое виденье — для глаза лекарь,
Только личный фактор способен испортить вид,
Например,бессердечное равнодушие любимого человека.
Где в пластик зашит павильон, —
Никто не бывает влюблен,
Раздосадован, ошарашен.
Где каждый твой шаг — не важен,
Где каждая вещь — не Ваше,
Где шляется наша раша
По подъездам многоэтажек,
Там — держишь в кармане фигу
И боишься, чтоб друг не спился,
А если чего добился,
То руки умой, амиго.
Где думаешь: «Как бы так бы?»
А вслух говоришь: «Ну что вы!»
Где выглядишь нездорово
В тусклом свете казенной лампы,
Там — осень пришла и села
Со мной на одну скамейку
И мне говорит: «Сестричка,
У времени сети клейки,
Но я все равно успела
На последнюю электричку».
Полную запахов до краев.
Тишину пытается растолочь
В пыль железнодорожный рев,
А куст малины вздыхает спело.
Вермут,
Не заметив, что солнце село,
Георгин продолжает самосожженье.
Вот комета (август!) ушла в пике —
И куда-то
Продолжай говорить на неведомом языке —
Все равно я тебя не слышу.
Весной две тысячи седьмого года,
Невыносимо, яростно согрета
Апрельским солнцем, первой нотой
Светло-зеленого
По всем деревьям — по всей округе,
Я осторожно и терпеливо
Вплетаю звуки
В живые блики, в соцветья плоти
Весенней дали, весенней мути,
Когда в угаре, когда в полете
Цветные нити. И вдруг, до жути
Осознанно: тщетно и понапрасну,
Зазря.
Так странно, горько, но жизнь прекрасна —
И без меня.
