ПОЛУКРОВКИ от 01.11.2008

Продолжение. Начало в NN 204–208

Семейный роман

Поверь: не держу я его. Он какой-то размагниченный у меня. Из него, когда меня не было, энергию, словно, выпили. Не веришь — расспроси Владьку. Он завтра у тебя будет.

Такое обещание уже обязывало. Владьке пришлось идти в гости к Биреевым. Он взял свою первую книгу рассказов, купил конфет и цветов и пошел к тете Вере. Был воскресный день, стояло обычное для Сибири жаркое лето, и над городом летел тополиный пух. В душном автобусе ехать не хотелось. На Горской Винс вышел и двинулся пехом к путепроводу, за которым и начинался заводской поселок. Владьку каждый раз, когда он навещал Биреевых, поражало, как быстро меняется родное левобережье. Еще недавно, казалось, оно кончалось водонапорной башней, а за ней шли только картофельные поля. Но в считанные годы вокруг башни выросли новые дома, поднялись корпуса самого крупного технического вуза в городе, а вместо голого пустыря появилась оживленная улица с магазинами и кафешками. А влево и вправо от нее, словно уворачиваясь друг от друга, крутили свои длиннющие носы краны среди многочисленных новостроек. Город расстраивался и вдоль, и вширь, демонстрируя свою мощь и бескрайность Сибири. Издали непонятно было: то ли одинаковые, жилые дома теснят корпуса новых заводов и фабрик, то ли — наоборот: среди них строят жилые дома.

Но вблизи сразу различалось, что и где строят. Город застраивался жилыми массивами, и застраивался по ведомственному принципу. Для металлургов строили дома повыше и получше, для машиностроителей — пониже и попроще, для энергетиков в сторонке от главной магистрали, а для всех остальных — серые пятиэтажные панельки с предельно «ужатыми« типовыми квартирками.

Быт и сфера услуг развивались в жилых массивах гораздо медленнее, чем шло строительство. Бочки с пивом в городе почему-то загоняли на брошенные стройплощадки, в еще не закопанные овраги или неподалеку от заводских проходных. Около них стояли длинные очереди мужиков со стеклянными пол литровыми банками в руках.

Владька, едва увидев очередь, захотел выпить пива. Жаль, банки у него не было. Однако очередь он занял, точно зная, что мужики ему не откажут, если попросит банку. Такая традиция в городе сложилась давно, и в этом проявлялась некая пивная солидарность. О СПИДе тогда никто и слыхом не слыхивал. Владька терпеливо стоял, жмуря глаза под солнцем и сдувая с себя тополиные пушинки. Никакие заботы его не волновали, он никуда не спешил. Тем более, что после смерти жены он давно жил один, столовался у мамы и свободные деньги у него постоянно водились — его статьи и очерки печатались в самых разных изданиях, в которых, не в пример нынешним временам, аккуратно выплачивали гонорары. Владьку клонило в сон, но пива он дожидался упорно.

— На, — услышал он за спиной, — бери. Кто же за пивом без банки приходит?!

Винс повернулся и увидел жилистого мужика в майке. Перед ним стоял уже поседевший Олег Немчинов.

— Здорово, Владька! — сказал он и дружески толкнул его в плечо. — Ты кому в такую жару цветы понес?

— Да мама просила к Вере Ивановне в гости сходить.

— К кому?! — переспросил тревожно Немчинов.

— К Биреевым, — уточнил Винс. — Ты что: забыл? Это же мать Славкина, наша бывшая соседка.

— Да не забыл я, — ответил раздраженно Олег. А потом прикрикнул: — Ну, ты пиво-то бери. И мне, как полагается, за банку тоже.

Винс взял две банки, купил пиво и подошел к Олегу, который уже сидел среди полыни, на истоптанном пригорке. Немчинов отпил сразу почти полбанки, (в это время его кадык ходил так, будто он пытался прорезать шею), потом аккуратно поставил банку между ног, утер губы и сказал:

— Владька! Ты сегодня к Биреевым не ходи. На похороны придешь. Славку застрелил сторож у еврейского магазина.

— Как застрелил? — оторопело спросил Винс.

— Да по-простому: бахнул — и наповал. Славке страсть как захотелось опохмелиться. Сторож ему, конечно, не открывал. Биреев дверь принялся выламывать, дубина. Ну, а тот дал предупредительный выстрел, а потом… предусмотрительный мужик оказался. Да ты его знаешь — он после войны у нас на поселке участковым был. Вешников… Его за какое-то укрывательство из милиции поперли. Славка его все пугал, что убьет. А вышло, что тот убил. Давай хлебнем и за того, и за другого…

— Давай, — механически ответил Владька и почти залпом выпил пиво.

— У тебя дети есть? — спросил он у Немчинова.

— Есть, двое. Старший уже техникум заканчивает.

— Вот и отдай конфеты детям, а цветы — жене, — сказал Винс, поднялся и быстро пошел на трамвайную остановку.

Но так же быстро вернулся, одолеваемый жгучим любопытством, и спросил у допивающего пиво Немчинова:

— Олег! Орсовский магазин до сих пор называют еврейским?

Немчинов поднялся с пригорка, подтянул брюки на тощем животе и пояснил:

— Народную память не отменишь…

— Но евреи-то хоть остались на нашем поселке? — спросил Владька, чуть улыбнувшись.

— Не-е-т… Какой там! После Мезмеров и остальные разъехались кто куда, одна голытьба живет-поживает. Да вот я еще никак не перееду, — пояснил Олег и закурил. — Вы вот тоже уехали… — Хотя какие вы евреи! Ада Исаевна себе юбку-то вторую купила? — спросил, хмыкнув Немчинов.

— Юбка у мамы, конечно, сейчас другая, — рассмеялся Владька, удивившись памятливости Олега. — Но точно, что одна. Вторую она бы посчитала барством.

— А вы, сыночки, сброситься для матери на вторую юбку не можете? — уже откровенно ехидничал давний товарищ по заводскому поселку.

— Можем, — недовольно буркнул Владька, — но нам строго запрещено. Мы даже на холодильник можем сброситься. Раза три предлагали маме. Но нам было сказано, что холодильник она тут же отдаст соседке, потому что у нее трое детей от разных мужей, и ей холодильник нужнее… А нам не хочется покупать холодильник для маминой соседки. В том числе и потому, что она его тут же пропьет.

— Да… — прощаясь с Владькой, восхищенно произнес Олег. — Ада Исаевна такая же. Помнишь, как я в войну вам продавал картошку?

— Помню.

— Но едва ли ты помнишь, что я приходил ее жрать вместе с вами?

— Смутно помню.

— Приходил, приходил, — заверил Олег. — Я был паренек жлобоватый, не то, что вы, простофили, как и Ада Исаевна. Считал, что раз продал картошку, то и пожрать на халяву могу. Все копил, все экономил. И всё не впрок. Мы даже в войну никогда не голодали, картошки собирали по сто пятьдесят кулей. Без сала не жили. Но на поселке только Ада Исаевна всегда меня угощала. Больше никто. Те же Мезмеры ни разу к столу не пригласили…

— Какая, Олег, у тебя долгая память, — заметил Владька. — Ты, может, помнишь и как Леньку бил… ни за что, ни про что?

— Было за что, — зло ответил Немчинов. — Стукариков сызмальства ненавидел.

— А ты знаешь, что Ленька теперь известный профессор в Америке?

— Не удивляюсь, — процедил Немчинов. — Мезмеры всегда пробьются…

Владька внимательно взглянул на Олега. Перед ним стоял не розовый крепыш из детства, а усталый и явно пьющий завистник с глубокими впадинами на щеках и давней усталостью в глазах от нескладно проживаемой жизни. Ему стало жаль Олега. Что бы ни случалось с братьями Винсами, в их глазах никогда не было этой усталости. Печаль поселялась, грусть в них сидела, но чаще всего глаза светились интересом, любопытством, восторгом и озорством. Зависти они не знали. Ни хорошей, ни плохой зависти. И это, как понял Владька только после смерти матери, тоже было заслугой Ады. Она сумела влюбить своих сыновей в жизнь, раскрыла перед ними ее краски, показала, как многообразен и богат мир души.

Олег, видимо, перехватил взгляд Владьки.

— Что: считаешь, я совсем усох? — спросил он.

— Мы все усохли, — миролюбиво ответил Владька и напомнил: — Многих поселковых ребят уже нет. Вот и Славки…

— Биреев еще долго жил, -вздохнул Немчинов. — По судьбе мог бы копыта и раньше отбросить… Так что ты его сильно не жалей. А вот Веру Ивановну жалко. Сходи к ней. Но не сегодня. И кто теперь следующий из нашей пацанвы?!

Олег подмигнул Владьке и двинулся в сторону поселка, а Владлен Винс пошел докладывать Аде Исаевне, что Славку Биреева, сына Веры Ивановны, застрелил у еврейского магазина сторож Вешников, бывший когда-то участковым у них на поселке.

«Все-таки есть, — думал он по пути, — пусть Бог не Бог, но какой-то высший разум, радеющий за справедливость, есть. Есть! Иначе как понять, что невинного Леньку избили, а виновного и грешного Славку застрелили?! Впрочем, едва ли тут существует связь… Просто это приметы нашей жизни. В России ни невинные, ни виновные долго не живут».

…Владька пришел к Вере Ивановне через три недели. Она собиралась уезжать в Москву, к дочери, которую скорее недолюбливала, чем любила. У нее был один свет в окошке — Славка. В своем вороватом, подлом, пьяном и хулиганистом Славке она одна находила золотые искорки. Благоустроенная дочь была без искорок. Ехать к ней Вера Ивановна не хотела. Но и жить здесь, где убили Славочку, уже больше не могла.

— Передай Аде, — сказала, как приказала, Вера Ивановна, — что теперь мы будем с ней встречаться в Москве. У Маратика. А с тобой, Владька, мы простимся навсегда. Я знаю, что ты Славку не любил. И знаю за что. Но Славка прощать умел, а ты — нет. Я тебя не осуждаю. Каждый живет, как Бог ему дает. Спасибо, что пришел. Книгу твою в поезде прочту.

…Через несколько месяцев Владька получил письмо из Москвы. На конверте адрес был накарябан почерком больного или малограмотного человека. Буквы словно шатались. Он вскрыл письмо и прочел:

«Дорогой Владик! Не люблю писать письма. Да и почерк у меня, как у Курочки Рябы. Совсем старуха стала. Никому не пишу…

Глаза слабые, рука дрожит. Но ты разберешься. Давно собиралась написать, а теперь вот, после инфаркта, пишу кое-как. Боюсь, что написать не успею. Хочу перед тобой повиниться. Не понимала я тебя, Владик. Думала, что в тебе души мало. А вот прочитала твои рассказы про военное и послевоенное детство и поняла, что ошиблась. С какой любовью ты написал про мальчишек… Многое узнала, и часто плакала. И Славку своего узнала, хоть он под другой фамилией и с лицом в рассказе на него непохожим. Оказывается, ты все запомнил и хранил в сердце. Спасибо тебе. Пиши дальше. И так же. У тебя люди запоминаются, и они разные. Я в Москве тут много чего прочла. Забот у меня никаких. Только хлеб покупаю, масло и молоко. А все остальное дочка делает. На старости лет без забот живу. Но лучше бы все равно с заботами и… со Славкой. Обнимаю тебя, Владька. Не забывай старуху Веру Ивановну. Я тебя столько раз угощала борщом… Помнишь?»

Еще бы! Владлен Германович Винс помнил про борщи, которые варила соседка военных лет, всю юность. Это были борщи со шкварками, с хорошо разваренным мясом, лучком, с тонкими пластинами моркови и незабываемым запахом. За свою длинную жизнь он таких борщей не ел ни в одном ресторане — ни в России, ни тем более за границей.

Выставка

Леньку Мезмера Владька «во взрослом состоянии» сначала встретил на выставке… заочно. С утра Владька сидел на «конференции по хаосу», придумывая всякие жанровые и словесные пути для популяризации очередных научных проблем. В будни Винс работал тогда обозревателем по вопросам науки и высшей школы в областной газете, а по воскресеньям писал свои рассказы и повести, сбрасывая с себя по субботам стереотипы и прах ежедневной печати. К этой методе он привык уже давно и никаких изменений в нее не вносил. В рабочие дни он набирал информацию и трансформировал ее в статьи и корреспонденции, просиживая часами в свое время за пишущей машинкой, а теперь за компьютером.

Субботы были днями чистки прозы, когда он перечитывал и правил то, что вылеживалось, то есть было написано неделю назад. А уж в воскресенье, когда Владькина душа творила, он начинал жизнь с правленой литературной страницы. Правда, свой первый роман он писал и в будни, до работы в газете, педантично вставая в четыре часа утра. По молодости он восемь лет терпел такой режим. В то время субботы и воскресенья у него отнимали другие романы, не литературные. Но этот симбиоз утомил его, в конце концов, и он сдался. Спать до утра было все-таки полезнее. Однако на литературную работу, не менее любимую, чем газетную, Винсу времени не хватало. И он добавил на нее отпуска и праздники. Все свои газетные и литературные публикации свыше 500 строк он писал с утра и до двух часов дня. А с двух заседал, встречался со своими коллегами по литературному и газетному цеху, ходил на выставки, презентации, заседания и принимал читателей и авторов.

Продолжение следует.