Каким виделся Новосибирск образца 1932 года гражданину Германии Рудольфу Волтерсу
Записки «неразоблачённого шпиона»
В 30-е годы новосибирцы мечтали о лучшем будущем…
Фото из альбома «Новониколаевск — Новосибирск»
Увидела свет уникальная книга «Специалист в Сибири» немецкого архитектора Рудольфа Волтерса. В России он оказался на закате эпохи «иностранных специалистов». Она, как известно, началась в конце 1920-х. Запад в это время переживал экономическую депрессию, а советское руководство провозгласило начало эпохи индустриализации. Не беремся судить, насколько эти «мозговые инвестиции» были действительно полезны для России. Возможно, в специальной литературе и есть положительные примеры. Художественная же литература оценивала иностранный вклад весьма скептически. Достаточно вспомнить анекдотическую фигуру немецкого специалиста Генриха Заузе из знаменитого романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок»
Как бы то ни было, но Волтерс прибыл в Сибирь в 1932-м и прожил в Новосибирске год. Россия произвела на него впечатление поистине шокирующее. Книгу «Специалист в Сибири» он написал по горячим следам, сразу по возвращении в Германию. Заметки увидели свет в Берлине в 1933 году. Это дало повод другому немецкому архитектору, знаменитому Ханнесу Майеру, коммунисту по убеждениям, работавшему в СССР до 1936 года, назвать Волтерса в газете «Правда» «вовремя не разоблаченным шпионом».
Действительно, попадись эти мемуары на глаза товарищу Сталину, вряд ли они имели бы шанс стать настольной книгой «отца народов». Информация Волтерса о России 30-х резко отличалась от того, что писали газеты того времени.
Во-первых,
автор, сам того не ведая, приоткрыл завесу самых таинственных, засекреченных и важных моментов истории советской архитектуры и советской экономики. А кроме того, он со свойственной немцу педантичностью и точностью весьма подробно, часто с некоторой долей иронии рассказал о быте и бытии того времени. Стараясь быть, по возможности, свободным от политических и социальных предрассудков, Волтерс пишет о действительной структуре советского общества, о ценах и зарплатах, о снабжении населения продуктами, о том, как его лечили в России, о том, что действительно думали простые люди, как они относились к власти и друг к другу, как женились, как воспитывали детей, как влюблялись, как проводили досуг и проч.
Нравы Сиб-Чикаго
Первым местом жительства немца в Сиб-Чикаго (как он называет Новосибирск) был небольшой номер в гостинице «Центральная». Первым впечатлением были чудовищно кусающиеся сибирские клопы, отсутствие воды для умывания и чрезвычайно грязные уборные. Потом его переселили в квартиру в тогда еще недостроенном доме N 13 по Красному проспекту. К сибирским клопам там еще прибавились вши и тараканы. Последних, как с изумлением выяснил немец, в России называют «прусаками», а в Германии, напротив, — «русскими». «Прусаков» он, впрочем, очень скоро приспособился убивать «прицельным броском сапога прямо из кровати»… Аскетизм и неустроенность бытия, как и вообще неприхотливость новосибирцев в быту, стали едва ли не главным из череды потрясений, сопровождавших жизнь немца среди русских.
Красный проспект запомнился, главным образом, своей неслыханной длиной, лохматыми сибирскими лошадками — основным средством передвижения тех лет, и ежедневными похоронными процессиями. Последнее действовало удручающе. «За телегой с гробом непременно двигается музыкальная капелла, состоящая из мужчин и женщин. Репертуар капеллы составляют два траурных марша. Я слышал их в Новосибирске тысячи раз, и сегодня, когда я думаю об этом городе, в ушах опять звучит та же тягучая, невыразимо безнадежная музыка».
«Автомобилей в Новосибирске очень мало. Только несколько маленьких фордов и немецких грузовиков. Самый большой аттракцион — два паккарда, из которых один водит генерал Сибирской армии, другой — партийный шеф».
Каменные постройки — только в центре города, вокруг — море деревянных хижин и землянок — «гигантская убогая деревня». «Население — смесь из русских, татар, киргизов и евреев. Все одеты очень бедно. Обувь, как правило — лапти. Многие носят, несмотря на летнюю жару, стеганые халаты, короткие полушубки и меховые шапки с длинными болтающимися ушами».
На весь город в начале 30-х был один-единственный доступный всем ресторан, «государственный, так называемый коммерческий», в котором обед стоил от 10 до 20 рублей. «Здесь ели, как правило, — читаем в книге, — только товарищи, которые какими-то темными путями зарабатывали много денег, и находящиеся в командировках чиновники». «В жилье тоже выражались классовые различия, однако в меньшей степени. Самыми роскошными жилищами Новосибирска были две современные трехкомнатные квартиры, которые занимали генерал, командующий Сибирской армией, и шеф ГПУ. Как живут мелкие служащие и рабочие, я не хочу описывать. Мне никто не поверит, если я скажу, что холостые рабочие живут по 20–30 человек в одной комнате в казармах или бараках, многие семьи делят одну комнату или тому подобное».
Работа по специальности
В Новосибирск Волтерс ехал проектировать железнодорожный вокзал. Однако, к своему глубокому разочарованию, он узнал, что вокзал уже строится, и, значит, проектирование излишне. Работать же в рамках чужих проектов он наотрез отказался: «В планах и структуре здания вокзала, — читаем в книге, — я видел принципиальные ошибки, которые требовали полной переработки проекта. Готовые фундаменты зала ожидания были взорваны прошлой зимой, поскольку их закладывали по старому проекту, сделанному за два года до того в Киеве. Архитекторам Новосибирска этот проект не понравился. Они разработали новый проект и добились, чтобы фундаменты взорвали. После этого еще многое переделывалось, те или иные согласующие инстанции что-то меняли, залы и помещения становились больше, так что сейчас было решено часть новых фундаментов взорвать во второй раз. Я считал все это безумием, поскольку, по моему разумению, самый первый проект был лучшим, и каждое новое изменение только усложняло дело».
В результате немецкому специалисту пришлось проектировать привокзальную площадь (ныне пл. Гарина-Михайловского) и делать проекты двух жилых поселков. Практически все проекты Волтерса, впрочем, были положены под сукно. Дело в том, что в СССР он приехал в роковой для советской архитектуры момент. Именно весной 1932-го Сталин запретил в стране современную архитектуру и приказал ввести классицизм. Смена стиля похоронила идею «социалистических городов», в рамках которой западные архитекторы планировали воплотить свой опыт строительства дешевого и комфортного жилья. Городские центры отныне было решено оформлять дворцово-храмовыми ансамблями и монументами, а также помпезными и дорогими, декорированными классической орнаментикой жилыми домами. При этом основная часть населения голодала и жила в бараках. Впрочем, к весне 1933 года в стране начался такой голод, что темпы промышленного строительства пришлось притормозить. В Новосибирске были «заморожены» до лучших времен все большие объекты, включая новосибирский вокзал. Достраивалось только то, что было остро необходимо. Многие иностранные архитекторы в эти годы в разочаровании покидают СССР.
Развлечения
Новосибирские зрелища — театр, кино и концерты — немец нашел весьма провинциальными. Главным развлечением в городе, пишет он, были походы в гости. Очень скоро свободных вечеров у иностранного специалиста не осталось. Рудольф не открывает Америк, когда пишет: «Русские — радушные и исключительно гостеприимные хозяева. Гостеприимность — высший неписаный закон. Никогда меня не принимали так сердечно, как в Новосибирске. Приходишь вечером в бедное жилище, сразу же ставится самовар, на столе появляется водка, селедка и немного черного хлеба — все, что есть у любезных хозяев, все для гостя. Мы играли в шахматы, пили водку и чай и пели красивые песни… Домашние праздники всегда справлялись с таким количеством алкоголя, какое удавалось достать».
Именно в России ему удалось в полной мере постичь смысл немецкого слова «брудершафт». «Обычно поздно вечером все участники домашнего праздника пили на брудершафт. Во время этой церемонии, — изумлялся немец, — мужчины тоже целовались друг с другом«. Само собой разумеется, что я как гость должен был уважать обычаи этой страны, и однажды вечером со смешанным чувством принял поцелуй своего шефа, который он по такому случаю сердечно впечатал мне в губы».
Посиделки часто затягивались за полночь. В свою очередь, и к самому Волтерсу гости могли запросто завалиться в 11–12 часов ночи…
Многие иностранные специалисты за время жизни в России обзаводились русскими женами, с которыми заключали временный брак. Когда истекал договор, заканчивался и брак. Счастью супругов не мешало и то, что иногда жена не знала ни одного немецкого слова, а муж почти не понимал по-русски. «Мы, иностранцы, часто становились объектами ловли, — признается немец. Особенно активны в своих притязаниях были девушки из «бывших», жизнь которых в городе складывалась совсем не сладко. Сам Рудольф при отъезде из Новосибирска тоже получил любовное письмо от одной такой особы: «Когда вы уедете далеко-далеко от Сибири, возможно, вы будете иногда вспоминать маленькую Соню, которая не забудет Вас никогда в жизни…» Как знать, возможно, слишком осторожный немец, опасаясь охоты на иностранцев, прозевал свое бескорыстное счастье?
Судя по всему, русская душа так и осталась для него потемками. Он все чаще начинает упоминать, что чувствует себя все более одиноким среди русских. Кроме того, в феврале 1933-го в городе появляется вечный спутник русской зимы — сыпной тиф. «Как ни интересна мне была Сибирь, — резюмирует автор, — но здоровье было дороже, и я не стал рисковать еще одним годом»… Отказавшись продлить контракт, Рудольф покинул Россию.
В Германии книга «Специалист в Сибири» выходила двумя изданиями в Берлине (в 1933 и 1936 годах) с рисунками товарища Волтерса по путешествию в сталинский СССР архитектора Генриха Лаутера. Сегодня в Германии эти мемуары неизвестны. Дело в том, что в 1937 году Волтерс был приглашен на работу своим близким другом и бывшим однокашником Альбертом Шпеером (любимым архитектором Гитлера и будущим имперским министром вооружений) и быстро занял высокое положение в архитектурной иерархии Третьего рейха. И хотя нацистом по своим убеждениям он никогда не был, его книга до сих пор числится по разряду нацистской литературы. И совершенно напрасно, резонно считают издатели (новосибирское изд-во «Свиньин и сыновья»). На русский язык книга переведена впервые.
