Я отлично помню тот жаркий июльский день, когда, напялив на себя весь запас одежды, навязанный мамой в дорогу на случай резких температурных колебаний, ступил на новосибирскую землю. Было мне семнадцать, выглядел на шестнадцать, а судя по тому, что, не успев пересечь привокзальную площадь, я лишился одной из имевшихся у меня десяток, разуму было лет на четырнадцать.
Анатолий УзденскийЦыганка, выманившая у меня червонец, уверяла, что если ровно в три часа дня я дуну в крепко сжатый кулак и громко произнесу: «Улетела с приветом, вернись с ответом», — в руке у меня окажется четвертной. Забегая вперед, должен, к стыду своему, признаться — я дунул. Но, поскольку кругом были люди, магическую фразу лишь тихонько прошептал. Кто знает, может, моя нерешительность и явилась причиной неудачи финансовой операции, но благодаря ей я рано понял: коммерция — это не для меня. И я стою на правильном пути: мой мир — мир искусства.
Отделавшись от притязаний табора, которому не давали покоя четыре оставшиеся у меня бумажки, я заскочил в троллейбус. Его маршрут не вызвал у меня особого интереса, так как я не имел ни малейшего представления, куда ехать. Где находится улица Октябрьская? Как отыскать на ней дом под номером 40?
Но обо мне пеклось Провидение. Через некоторое время, уловив в названии остановки имя Маяковского (его стихотворение «Послушайте…» я собирался читать на экзамене), я вышел из транспорта и направился к ближайшему дому прочесть табличку. Так, нормально. «Октябрьская». Продолжая в том же ключе, двинулся по четной стороне и через сотню шагов наткнулся на искомую цифру. Даже
— Здесь, чтоб оно пропало! — ответила та и захлопнула створки с такой силой, что чуть не вылетели стекла.
В своем воображении я не раз открывал массивные дубовые двери «кузницы актерских талантов», оказавшиеся обыкновенной фанерной дверцей, и тут священный трепет сковал мои чресла. Но в надежде, что Провидение меня не покинуло, я собрался с силами и толкнул дверь…
В помещении, как это обычно бывает в учреждениях культуры, шел ремонт. Блуждая по пустынным коридорам, я, наконец, столкнулся с разъяренным красивым мужчиной, тянувшим по виду на «заслуженного».
— Вы не скажете, где принимают экзамены… — начал было я.
— Да пошли вы все к… актерской матери!
Человек решительно двинулся на выход. «Народный» — поднял я его мысленно на ступеньку выше.
— Подрядчик, — обреченно вздохнул голос позади меня, как выяснилось, принадлежавший той самой «актерской матери» — Софье Болеславне Сороко, директору училища. Она оживилась, когда узнала о цели моего визита, и объяснила, что два тура уже прошли, а заключительный будет через месяц. Видя мое растерянное лицо, директор поинтересовалась, есть ли у меня программа. Поскольку я твердо знал, что программа есть только у КПСС, то с негодованием отверг ее инсинуации.
—
— Есть программа, есть! — заорал я и для убедительности стал хлопать себя по карманам.
— Ну что ж, почитайте…
Так началась моя связь с Новосибирском, которая вскоре узаконилась посредством ведения совместного коммунального хозяйства.
Минуло более четверти века со дня нашего первого свидания. Все было: разлуки и измены, разрывы и уходы, примирения и раскаяние…
Постепенно брак по расчету перерос в большую и искреннюю любовь, с моей, естественно, стороны. Город же еще долго оставался подчеркнуто холодным, как бы намекая на фиктивность наших уз, и только годы спустя оттаял, подобрел и даже прописал на своей жилплощади.
Что делать, неравенство в браке — обычная вещь. Город полигамен, а я, как выяснилось, моно… У него таких тысячи, а он у меня один. И я люблю его таким, каков он есть.
Вот и последние четыре года мы в разлуке, но это отнюдь не значит, что Новосибирск стал мне чужим. Даже работа в «Современнике» еще не повод менять свой город на Москву. Между нами: Новосибирск — лучше!
