Житейские истории
— Наверное, нужно почти всю жизнь отработать в газете, чтобы именно с тобой могло случиться нечто подобное, — рассказал мне недавно коллега одну случившуюся с ним историю.
— Безо всякой иронии говорю, что иногда невозможно не поверить человеку, хотя вся так называемая здравая логика противоречит смыслу услышанного. Один из посетителей редакции после ряда моих публикаций на научную тему принес и показал мне расчеты и чертежи не просто очередного вечного двигателя, а некой установки, которая черпала энергию прямо из пространства. Мы очень обстоятельно поговорили. Естественно, вспомнили гений Теслы и его таинственные, так и не раскрытые изобретения. Публикация нужна была гостю редакции, чтобы упредить плагиат идеи. Но в конце концов я сослался на авторитет Ломоносова, его закон сохранения энергии и увильнул от ответственности за энергетическое будущее человечества.
Второй случай был намного интереснее. Вот представь себе, рассказывал друг: приходит уже немолодой, интеллигентного вида мужчина и после неторопливого знакомства спрашивает:
— Как вы думаете, кто написал пьесы Шекспира?
— Вильям Шекспир, разумеется.
— Но, надеюсь, вы знаете о гипотезе их создания другим человеком? Вряд ли сын стратфордского перчаточника досконально знал историю и культуру не только Англии. Куда благоразумнее поверить, а гипотезы на этот счет есть, что драматургический гений английского Возрождения принадлежит графу Ретленду или Фрэнсису Бэкону!
— Может быть, может быть. А, извините, при чем здесь вы?
— А вот это самый интересный вопрос! Дело в том, что Шекспир, то есть не буквально Шекспир, его плоть и дух, а его творчество — это я!
— Интересная точка зрения…
И Эдвард Григорьевич, так звали посетителя, довольно стройно изложил моему приятелю суть дела. Поверить в эту версию было трудно, и коллега хорошо понял тех серьезных ученых, в том числе и в Академгородке, к которым его гость уже обращался с феноменальными, если бы это было правдой, умозаключениями.
Лет тридцать назад тот закончил иняз местного пединститута по специальности «английский язык и литература». Успехи его в постижении англосаксонской культуры были столь впечатляющи, что после поощрительной поездки в Англию по путевке тогдашнего бюро молодежного туризма «Спутник» его пригласили было пройти языковую стажировку в одном из религиозных благотворительных центров Лондона. Но куда там… В те годы в капстрану (а Англия была одним из оплотов империализма) выехать в командировку было вообще проблематично, а если еще по приглашению религиозной организации… Словом, ограничилось все аспирантурой при родном вузе, защитой кандидатской диссертации и последующей работой на кафедре одного из самых крупных институтов Новосибирска.
Но тут ему повезло. В воздухе запахло перестройкой. Контакты с Западом стали расширяться. И в первую очередь — в технической сфере. Правительство родной страны хорошо понимало хроническое технологическое отставание в промышленности и делало все возможное, чтобы, не роняя лица, как можно больше позаимствовать у проклятых капиталистов — от идеи до технологии. К тому же на переломе
И тут Эдвард Григорьевич стал активно ездить. Сначала его приглашали в качестве переводчика многих деловых делегаций, а со временем у него появились и свои научные филологические интересы. В том числе дважды он побывал в Стратфорде, на родине великого поэта. А уж все, что касается английской литературы и театра
Разрази меня гром, рассказывал он, если это не так, но что было, то было. Однажды он рыбачил с товарищем неподалеку от железнодорожного моста через Иню в Первомайке. В этом месте сразу пересекаются несколько силовых, в том числе и электрических, потоков. Рыба, как ни странно, клюет иногда здесь очень неплохо, особенно в грозу. Тот грозовой день стал для него последним днем на рыбалке вообще: шандарахнуло так, что едва жив остался. Молнию притянул, конечно, мост, но пути электрического разряда довольно извилисты, и они с приятелем, оба обожженные, попали в больницу. При этом приятель довольно быстро поправился. А Эдвард несколько дней был в коме, а после множества операций по пересадке кожи на лице, удаления сгоревших ушных раковин и хирургического «конструирования» век и бровей стал неким человекоподобным героем фильма ужасов. Было ясно, что теперь ему придется менять профиль работы. Ни о каких поездках за рубеж теперь даже мечтать не приходилось. И он с головой ушел в науку и добился на этом поприще весьма значительных успехов. В частности, в очередной период смягчения отношений с Англией, когда в России активизировалась деятельность Британского фонда, за свои научные изыскания он был удостоен международной Шекспировской премии и, кроме того, получил весьма существенный грант. Все это вместе позволяло ему жить скромно, но безбедно, всецело отдавшись науке.
Но с тех пор его стали одолевать странные сны. Собственно, это были даже не сны, а некие провалы или погружения в другую действительность. Еще скитаясь по больничным койкам, он видел себя то юным актером лондонского театра «Глобус». То, запертый антрепренером
Когда Эдвард немного поправился, то, приходя в себя, стал вести дневник этих «посещений» в своеобразное Зазеркалье. Естественно, изучил все, что касается деятельности Королевского метапсихического общества, зарылся в литературу о петле времени и изучил математические парадоксы Курта Генделя, согласно которым в жизни возможны и не такие повторения и петли. И с каждым днем в нем начинала расти уверенность, что его походы «туда» есть тоже реальность, наполненная неким высшим смыслом.
Он сочинял сонеты и драмы во время пребывания в вонючих комнатушках шекспировского, то есть теперь уже своего Лондона. А когда, опустошенный невероятно напряженной работой, возвращался домой и после многих дней беспамятства и хорошего отдыха снова садился за письменный стол у себя дома,
Наконец, он осмелился и поделился своими «опытами» с одним известным ученым и переводчиком с английского в Академгородке. Тот не стал ни смеяться, ни играть в понимание и прямо посоветовал ему обратиться к хорошему психиатру. Назвал даже имя известного доктора медицинских наук.
Два-три
Сейчас он знает и вполне освоил методику, как сходить «туда», и даже подумывает, а не остаться ли там навсегда? К тому же жена и уже взрослая дочь, похоже, махнули на него рукой и с молчаливой грустью смотрели на его непрекращающиеся писательские опыты, теперь уже за компьютером.
Он боялся об этом говорить вслух, но убеждение в том, что он не просто равен талантом Шекспиру,
— Впечатляет? — спросил он моего друга.
— Вполне, — ответил тот. — Но что вы хотите от меня?
— Я приглашаю вас «туда» на прогулку. Это, уверен, возможно. Я уже проносил туда вещи, и вот подарок вам…
И он вытащил из сумки и положил на стол обыкновенный каштан.
— Ну и что? Каштан можно подобрать и на Крещатике,
— Такой — нет. Его подвергли углеводородному анализу. Этот каштан вырос и созрел в Англии XVI века. Вот данные анализа!
— Хорошо, допустим. Но я не каштан. И зачем я вам «там»?
— Вы убедитесь в реальности пока для вас нереального и будете вторым, кто сходил «туда». Значит, нас будет уже двое.
— Ты знаешь, — закончил свой рассказ мой коллега, — почему я отказался участвовать в этом эксперименте? Я не испугался ни неизвестности, ни этого странного человека. Почему бы и не сыграть в предложенную им игру? Я побоялся себя. Понимаешь, он сходил «туда» и вернулся Шекспиром, потому что, может быть, действительно если и не являлся великим поэтом, то духовно адекватен ему. А кем вернусь я? Да еще без знания языка? Лондонским оборванцем неизвестного происхождения с сифилисом? Полицейским или средневековым Потрошителем? Вряд ли я буду там принцем, двойником известного нищего! Или вот ты… Ты уверен, что спираль истории, как нас учили некогда в школе, идет по восходящей? Или просто лично ты можешь быть хотя бы в равнозначным соотношении с той эпохой и теми людьми?
