Как этот самый мир возник

Сразу два юбилея отметил в этом году художник Владимир Колесников

Завершается юбилейный год художника Владимира Колесникова — семидесятилетие со дня рождения и пятидесятилетие творческой деятельности. Шумных юбилейных торжеств я как-то не заметил. Сам Володя по этому поводу не колготился. Коллеги же к Колесникову относятся неровно. Творчество творчеством, но характер — не приведи Господь!

Но… чудесным образом колесниковский юбилей совпал с семидесятилетием нашей Новосибирской области. Не могу сказать, в честь какого юбилея, но в Художественном музее открылась выставка Владимира Колесникова «Сибирь старинная». Невеликая экспозиция отражала малую часть многообразного и разнообразного творчества художника. Хотя и на этом спасибо!

…Впервые мы встретились с Колесниковым более сорока лет назад. Он делал рисунки к моей первой книжке, с тех пор и дружим, хотя, честно скажу, дружить с ним — дело нелегкое. Но все то, что он делал и делает, мне всегда было интересно. А потому позволил себе вспомнить строки Леонида Мартынова из «Повести о Тобольском воеводстве»:

Вспомнил для того, дабы, оглянувшись на мир в прошедшие годы, понять, как возник творческий мир художника.

Книга Леонида Мартынова имеет к Колесникову прямое отношение — он нарисовал (не люблю слово «иллюстрация», художник — соавтор писателя) более двух сотен книг.

В первую очередь речь идёт всё о той же «Повести о Тобольском воеводстве» Леонида Мартынова. Эта работа стала не только поводом для первой персональной выставки художника «Сибирь старинная», но и значительным этапом в его творчестве. Оформление «повести» — событие. И событие отнюдь не случайное.

Осмелюсь напомнить молодым читателям, что прекрасный поэт Леонид Мартынов был сибиряком. Читателю старшего возраста широко известны его книги, рассказывающие об историческом прошлом Сибири, — поэмы «Домотканая Венера», «Сказ об атамане Василии Тюменцеве», «Пленный швед», «Тобольский летописец», «Крепость на Оми», и вот, наконец, «Повесть о Тобольском воеводстве».

Художник был более чем на три десятка лет моложе поэта. Но у художника, как и у поэта, была так же сильна любовь к родному краю и то же желание познать социальную суть исторических явлений. Чтобы понять, как зрел и родился замысел создать мир, именуемый в творчестве Колесникова «Сибирь старинная», необходимо, наверное, вспомнить резные терема, которые он часто и подолгу с мальчишеской беззастенчивостью разглядывал в Томске. Позднее, будучи студентом архитектурного факультета, Колесников уже более серьезно увлекся деревянной архитектурой Сибири, ездил в Тобольск, Илимск, изучал в Иркутске, Омске, Красноярске, Тюмени эти удивительные строения. И бесконечно рисовал. Рисовал терема, церкви, башни, кремль, даже целые города.

С годами увлечение превратилось в страсть. В библиотеках и архивах он разыскивает старинные книги и альбомы. «Кунгурская летопись» Ремизова и «Сибирь ХVII века» в рисунках Меерберга и по сей день — необходимое подспорье в его работе.

В «Повести» Владимир Колесников не копирует автоматически картинки, созданные поэтом, а использует момент встречи с литературным произведением для выражения собственных мыслей. И не иллюстрирует текст, а идет с ним рядом, то дополняя его, то сопровождая, как бы аккомпанируя ему. Художник вводит читателя в свой мир впечатлений и переживаний. С первых же страниц рисунки художника дают возможность читателю почувствовать и ощутить дух времени.

После выхода «Повести» у Колесникова появляются работы «Сибирский Град», «Вынос икон перед русским воинством», «Острожная жизнь», «Серебряная Мангазея», серия офортов «Ястребиная охота». Для нее художник использовал не только пересказанную Леонидом Мартыновым легенду о хане Сейдаке, но добрался до первоосновы — разыскал в Тобольском архиве записи Семена Ремизова рассказов его деда.

Через десять лет после «Повести» — а эти десять лет, естественно, не были «годами застоя», — Колесников, как всегда, активен — оформлены десятки книг, акварели, офорты, живописные работы, так вот, через десять лет после «Повести» в Западно-Сибирском книжном издательстве выходит сувенирное, миниатюрное издание «Ермак». Литературной основой миниатюры стала дума Кондратия Рылеева «Смерть Ермака», а подписи под рисунками составлены по мотивам Кунгурской и Сибирской летописей. Три акварели и восемьдесят рисунков Владимира Колесникова являют, по сути, альбом истории походов Ермака.

«Сибирь старинная» занимает весомую часть в творчестве Владимира Колесникова. Хочу напомнить слова академика Алексея Павловича Окладникова: «Новосибирск имеет право гордиться Владимиром Колесниковым. Он действительно талантливый и яркий художник, художник высокого мастерства, и я счастлив, что мы работаем в одном городе».

Замечательная способность фиксировать сиюминутность, мгновение дала возможность Владимиру Колесникову ярко реализовать себя еще в одной теме. Я имею в виду цирковые рисунки.

Его роман с цирком начался в студенческие годы, когда репетиции и представления в цирке он посещал чаще, чем лекции.

«До десятого класса, когда я в Томске жил, о цирке понятия не имел. Когда приехал в Новосибирск в пятьдесят четвертом году учиться на архитектурном факультете Сибстрина, я открыл для себя цирк, известное тебе шапито, — так рассказывал мне Володя, — я туда раз пришел, два пришел, брал билет, садился где-то наверху и делал наброски…

Шапито стало для меня открытием удивительного мира. Кого я только не рисовал — сестер Авдеевых, они тогда еще с матерью «перши« работали.

Маргариту Назарову и ее Пурша…

Цирк — яркое зрелище, завораживающее. Мне шапито-то больше нравилось. Я к новому цирку долго не мог приноровиться — не хватало некой балаганщины. Пока в семьдесят восьмом не появились молодые ребята из »Цирка-ревю«. До этого я думал, что делаю наброски с расчетом, что потом сделаю картину. А эти ребята открыли мне глаза, что эти наброски являются самостоятельными произведениями. Для меня это было открытие».

Во что вылилось это открытие — памятно до сих пор.

…Привычно рассыпая барабанную дробь, прекрасные барабанщицы, минуя манеж, вышли в фойе и застыли полукругом…

Где-то в глубине здания глухо ухнул барабан, звякнули тарелки, запела труба, загудел геликон. Четверка веселых клоунов — сводный оркестр «Цирка-ревю» — явилась во всей красе, как и нарисовал их Владимир Колесников на одном из своих рисунков…

Ни в одном цирке страны такой выставки еще не было. Об этом говорил и директор цирка Иван Лысенко, и художник Владимир Гранкин, и тогдашний художественный руководитель «Цирка-ревю» Николай Вейцер:

— Я знал, что Новосибирск — цирковой город и работать здесь всегда радостно и приятно. Нам вдвойне приятно сегодня участвовать в открытии выставки, ведь она рождалась на наших глазах. Почти на каждом представлении мы видели художника с фломастером в руках. Каждый рисунок рождался в манеже — не потому ли так ярко, со знанием дела изображен особый, не всегда доступный взгляду зрителя мир цирковых артистов, их работа.

Рискуя вызвать иронические улыбки, все же скажу — цирковая тема Владимира Колесникова — это человек цирка, его духовная жизнь. Портреты артистов — глубокое изображение человеческой личности. Выразительность, эмоциональность портретов обусловлены теплотой, с которой художник подходит к своим персонажам.

За первой выставкой последовала вторая, затем третья… Все они чудесным образом совпадали с появлением в городе «Цирка-ревю».

— Мне довелось присутствовать на открытии и первой, и второй выставки Владимира Колесникова, — поделился со мной своими соображениями жонглёр Николай Кисс. — Общее впечатление? Колесников хорошо знает цирк. Его рисунки — плод большой работы. Они говорят многое, но говорят не все. Пусть зритель дорисует в воображении то, что сознательно не дорисовал художник. На рисунках артисты запечатлены в самый напряженный момент своей жизни — в момент выступления на манеже. Динамика рисунка передает внутреннее состояние артиста, суть его творчества…

Пришло время закрыть и эту тему. Когда снимают выставку цирковых рисунков, заходишь в фойе, а мраморные пилоны пусты — это чувство ушедшего праздника. Цирк — праздник! Экая банальность! Я смотрю на рисунки и по плывущим изменчивым пятнам цвета угадываю вихрь движений и вспоминаю то ни с чем не сравнимое чувство цирка, которое дано только детям.

Цирк постоянно удивляет нас.

Рисункам Владимира Колесникова тоже присуще это прекрасное качество.

Три последних десятилетия прошлого века и первые годы нынешнего, сколько бы я ни бывал в цирке, неизменно в центральном проходе видел знакомую фигуру своего приятеля. Но не только в цирке. В беговые дни его можно частенько встретить на новосибирском ипподроме — с неизменной сумкой через плечо, в которой планшет с чистыми листами, набор цветных мелков и фломастеров. Все та же замечательная способность фиксировать сиюминутность, мгновение дает ему возможность не только внимательно следить за перипетиями на беговой дорожке, но и создавать в то же время изумительные, полные экспрессии рисунки. При этом он отлично знает предмет своего вдохновения — его можно встретить и на конюшне, знаком он со многими старыми и молодыми наездниками и другими обитателями ипподрома. О лошадях и говорить не приходится. Тут он дока. Родительское увлечение лошадьми и удивительный изобразительский дар передался дочерям — Олене и Анюте. Стали они интересными художниками, мастерами миниатюрной скульптуры. И, как догадываетесь, изображение лошадей занимает в их творчестве далеко не последнее место.

Надеюсь, вы понимаете, что все, что я написал, — не юбилейный панегирик. «Но только на единый миг» я позволил себе оглянуться назад, в прошлое, дабы вместе с вами понять, как возник этот мир «Сибири старинной» и цирковых рисунков Владимира Колесникова, далеко не исчерпывающих широту и многообразие его творчества.