За туберкулёзной чертой

Репортаж из дома сестринского ухода — единственного в Новосибирске туберкулёзного стационара для бродяг

Палочка Коха живет в каждом человеке, но болеет отнюдь не каждый, а только тот, чей организм ослаблен — некачественным питанием, плохими условиями жизни и дурными привычками. Именно к этой категории относят бомжей. Согласно последней переписи новосибирских бродяг, которую негласно провели фтизиатры и соцработники, в нашем городе их живет более тридцати тысяч. И почти все наверняка болеют туберкулезом в самых запущенных формах.

Дом сестринского ухода «прячется» на окраине города, в конце улицы Кирова

Еще каких-то девять лет назад бомжей от туберкулеза лечили в обычных стационарах. Они лежали в палатах вместе с гражданами, которых сильно беспокоило нехорошее соседство. Что, собственно, и понятно: лечиться бок о бок, к примеру, начальнику лесхоза с одичалым бичом, мягко говоря, неприятно. Возникали конфликты, вплоть до скандалов. Городские власти стали срочно искать выход. И нашли: открыли специальный дом-стационар для лиц без определенного места жительства в бывшей туберкулезной больнице. С тех пор этот приют стал для бездомных последней надеждой на жизнь и хоть каким-то просветом в их давно забытой Богом и людьми горемычной судьбе.

Дом сестринского ухода «прячется» на окраине города, в конце улицы Кирова. Двухэтажное здание сталинской постройки. Прогнившая крыша, стены в пожелтевшей известке, окна в потрепанных рамах. Вокруг дома — цветники и кустарники. Пара дощатых лавочек. Металлическая ограда. На входе — охранник.

Здесь живут и умирают бродяги и бродяжки, чьи легкие напрочь изъедены туберкулезной палочкой. Половина из них страдают смертельной «чахоткой» — лекарственно-устойчивой формой туберкулеза.

Честно сказать, собиралась я сюда года два. Никак не решалась посетить место, пропитанное чахоточным духом. Да и санитарные врачи отговаривали: мол, зачем здоровьем рисковать? Туберкулез — штука опасная, да еще у такого контингента.

Главный врач Валерий Изупов: «туберкулёз среди городских бродяг — заболевание самое распространённое»

Главный врач сестринского приюта Валерий Изупов, напротив, успокоил: заразиться от его пациентов сложно, не целоваться же я с ними собираюсь… А про больничку для бомжьего племени рассказать необходимо: учреждение, в своем роде, редкое. И не только для Новосибирска, но и для России в целом.

В день, когда мы приехали, пациенты из тех, кто самостоятельно передвигается, вышли на прогулку. Только что прошел дождь, воздух наполнился озоном, а для чахоточных такой «кислородный коктейль» особенно полезен. Почерневшие лица, впалые щеки, тусклый взгляд. Вдох — выдох. Было видно, что некоторым это упражнение дается с трудом: от их легких почти ничего не осталось. Но, как ни странно, они еще живы.

— Проходите, не бойтесь, — пригласил нас в «дом» Валерий Анатольевич. — Помещение дезинфицируем по нескольку раз в день, так что зараза к стенам приставать не успевает. Да и кучности у нас нет: приют рассчитан всего на шестьдесят человек. Случается, что принимаем дополнительно два-три пациента. Туберкулез, к сожалению, среди городских бродяг — заболевание самое распространенное.

В помещении действительно витал дух чего-то хлористого. Но не едкого. Салатного цвета стены. Белые потолки. Темно-коричневые полы. В холле, если его можно так назвать, объявления для пациентов. Здесь же вывешен и распорядок дня, где поминутно расписана жизнь здешних обитателей. Иначе нельзя. Иначе — смерть.

— Для каждого пациента лечебный курс индивидуален, но в целом лечение схожее, — рассказывает главврач. — Капельницы, уколы, пилюли. Почти каждый час. Все лекарства принимаются исключительно в присутствии медсестры. При поступлении они подписывают договор, где четко прописаны все законы нашего стационара. За нарушение больничного режима — выписка. Хотя бывает, что за первую провинность прощаем. Куда мы их выгоним — на улицу? А если открытая форма туберкулеза? Значит, нужно ее «закрыть».

Режим здесь хотя и строгий, но под замком никого не держат

Нарушителей в сестринском доме почти не бывает. Питание здесь хорошее. Несмотря на то, что на каждого пациента в день выделяется всего шестьдесят рублей, повара умудряются включать в рацион мясо, масло, сыр и молоко. Завтрак, обед, ужин. Те, кому хочется чего-нибудь вкусненького, отправляются в магазины. Режим в больнице хотя и строгий, но не тюремный. Под замком никого не держат. Да и смысла нет — из сестринского дома по собственному желанию никто не уходит. Некуда…

— Когда я принял дела, здание находилось в удручающем состоянии, — делится прошлым Валерий Анатольевич. — Крысы, мыши, тараканы. Повсюду грязь. Ремонта здесь, похоже, лет двадцать как не было. В первую очередь избавились от грызунов и насекомых. Затем отремонтировали кое-какие помещения, столовую, сейчас вот крышу перекроем. Хотя, конечно, до полного порядка еще далеко. Слишком старое строение. Но есть и приятные моменты: снабжение медикаментами и питание пациентов намного улучшилось. Появилась возможность реабилитировать наших постояльцев — восстанавливать им документы и даже пенсии.

Сотрудники дома сестринского ухода, без сомнения, — люди самоотверженные. И не только потому, что подвергаются ежедневному риску заражения. Они еще и спасают души и даже воскрешают пациентов. В буквальном смысле.

Один из таких «воскресших» — дед Степанов. Когда и каким образом он оказался в Новосибирске, в стационаре, пенсионер не помнит. Память отшибло у него еще пять лет назад. Единственное, что удалось выяснить здешним сотрудникам, — то, что родом он из Орехова-Зуева Московской области. Дальше началась прямо-таки детективная история. На запрос пришел весьма странный ответ: «Степанов умер, его могила находится на кладбище. Есть и соответствующая запись в регистрационной книге»…

Все заверения о том, что старик живой, были тщетны. Умер, и все тут. Но медперсонал не сдавался и начал собственное расследование. В результате выяснилось, что у деда был брат-близнец. Его и похоронили, только имя перепутали. Дальше суд и полное воскрешение. Теперь дед Степанов живет в «сестринском доме». Туберкулез у него заблокировали, да так и оставили на ПМЖ. На родину он возвращаться не хочет. Там он никому не нужен.

Палата, где живет дед-счастливчик, рассчитана на четырех человек. Но есть в доме покои, где лечатся по пять, а то и шесть человек. Никто никому не мешает. Комнаты довольно просторные. В каждой — маленький телевизор и холодильник. Те из бродяг, кто бережливо относится к пенсии (у кого она есть, разумеется), ухитряются приобрести даже плазменные телевизоры, DVD-плееры и игровые приставки. Для них больничная палата — дом родной, вот и обставляются по мере возможности.

Особое внимание — женщинам. Их здесь в десять раз меньше мужчин. Внешний вид у здешних дамочек, конечно, потрепанный. Но для бомжьего племени сгодится. Лечатся они годами. И, вероятнее всего, лечение продлится до конца жизни.

Женский туберкулез в отличие от мужского более коварный. Протекает в скрытой форме. А когда его выявляют, легкие повреждены уже основательно. Хотя дамы стойко сопротивляются болезни: у одной пациентки вместо легких два огрызка. И ничего, живет.

— Мужчины «сгорают» от чахотки гораздо быстрее, — жалеет своих пациентов Валерий Изупов. — И болеют гораздо чаще, чем женщины. Мы, конечно, делаем все возможное, чтобы спасти всех. Но есть сильно запущенные формы. Оттого и смертность высокая — в среднем пятьдесят человек в год.

Больные умирают тут же, в соседних палатах. В этот день задыхались несколько мужчин. Туберкулез беспощадно дожевывал остатки их легких. Сделать уже ничего нельзя. И они это понимают. Врачам и нянечкам только и остается, что поддерживать: «Мол, мы еще на твоей свадьбе погуляем». Увы.

Хоронят туберкулезных бродяг в «братских могилах» за государственный счет. Гроб из неотесанных досок, ямка по похоронному ГОСТу и табличка с номером. Все.