Как мы расстаёмся с «иконами»

Или день рождения Марии

— Хочешь, — спросил разомлевший от бани и пива старый друг, — расскажу тебе о том, как мы переезжали в другую квартиру? Весьма показательная история.

Фото agrach

Комаров не было. В открытую дверь дачной веранды еще на светлом куполе неба был виден надкусанный ломоть луны. Со стороны Обского моря откуда-то с дневной кормежки беспорядочной вереницей летела и летела на ночлег бесконечная стая ворон. Обстановка располагала к откровенности. Я знал, что мой друг склонен к патетике, но хочет человек выговориться — послушаем.

— Валяй! — согласился я.

Товарищ мой, как и большинство из нас, человек небогатый. И чтобы помочь взрослой дочери с жильем, ему пришлось продать добротную квартиру в верхней зоне Академгородка, еще доставшуюся от отца-профессора, и переехать в меньшую.

— Проблем, кроме беготни (это неинтересно), оказалось две: мебель и книги. Подсобрав деньжат, решил поменять почти все, начать, так сказать, новую жизнь. Старый, еще ламповый телевизор вынесли на крыльцо, и через несколько часов он благополучно исчез: цветной металл все-таки.

Диваны разломал и вытащил на помойку — они уже никуда… Плюс туда же кубометра два тряпок и старой обуви. Сложнее оказалось с мебелью. Никогда раньше не думал, что даже добротная, но типовая, стандартная она никому не нужна. Если бы не переезд, так и жили бы с полированными сервантами и шкафами. Выбрасывать жалко. ЖЭУ — в нашем доме, зашел заплатить за квартиру — у них голые стены. Заберите, говорю, хоть книжные шкафы! Пришли, посмотрели: нет, говорят, здоровенные, места много займут! В конце концов подруга забрала кое-что на дачу, а что-то пришлось тоже выбросить.

Главное оказалось — пристроить книги. В квартире по новому месту жительства им просто не было места. Ты знаешь, как я к ним отношусь и сколько сил потратил даже в новые времена, подбирая на книжных развалах что ни попадя. Раньше, помню, все удивлялся: почему деды и бабки за бесценок на тротуарах все продают, в том числе и книги. Иногда кое-что покупал. Случайно возьмешь за рубль, к примеру, сборник Стивенсона «В зеркале морей» и радуешься! Однажды на помойке, каюсь, любопытную книгу подобрал: «Сталин» Арагона, 1935 год. Мелованная бумага цвета сметаны, особый шрифт. С женой с удовольствием прочитали: надо же, даже такие люди заказуху писали! Сколько, интересно, ему заплатили? А может, на счет компартии Франции перевели… Иосиф Виссарионович — ах! Но что интересно, у меня эту книжку на работе потом увели: оценил все же кто-то, кроме меня.

(Попутно я вспомнил ремонт в Доме радио, где в то время работал. Из бесчисленных шкафов в кабинетах редакторов на свет божий извлекалось столько дареных в прежние времена сокровищ, что мы сначала оторопели — куда все это добро девать? Но потом, скрепя сердце, научились проходить мимо. Трехтомник Борхеса, помню, я все-таки домой притащил).

— Так вот, — продолжал друг, — впервые в жизни я столкнулся с проблемой, куда девать книги? И впервые же измерял их не томами, не полками, а кубометрами. Жена сначала категорически воспротивилась: отвезем на дачу, и точка! Будем на пенсии перечитывать! Я ее вразумлял: хватило бы сил на склоне лет следить за новыми именами и явлениями в литературе… Но пока суд да дело, стали упаковывать в связки. Разрозненные тома классики, библиотека «Огонька», журналы «Иностранная литература», «Театр» и «Современная драматургия» за несколько лет… Особенно жалко было «Юность» эпохи перестройки. Стал уговаривать сына взять себе: «Ты же вырос с «Солдатом Чонкиным« под мышкой!» Он открыл на компьютере электронную библиотеку: есть! «Ну а, к примеру, «Сто лет одиночества»? — спросил я. «Есть!» «Но это в компьютере, а на бумаге другое!» — уже слабо сопротивлялся я. «Если понадобится, выведу это тебе на бумагу нужным шрифтом — по глазам», — сказал он.

Но зато неожиданно я столкнулся с его упорным сопротивлением, когда дело коснулось ПCС в 55 синих томах. «Надо!« — отрезал сначала он. Я удивился: «Тебе-то зачем? Это мы конспектировали сначала в школе марксизма-ленинизма, потом в университете, еще попозже — в высшей партшколе. Ты и не открывал, небось, ни одного тома!» «И не открою. Но через… это будет раритет и немалые деньги». «Вот и бери себе этот мешок денег!» Сын почесал в затылке и махнул рукой.

Ладно, все книги увязаны в пачки. То, что берем на новую квартиру, — налево, а это — направо. Предназначенное «направо» спустил сначала в желтых мешках из «Пятерочки» на лестничную площадку первого этажа. День лежат, неделю. Кто-то заглянул из любопытства, покопался, полистал том ПСС, оставил.

Перенес на крыльцо перед дверью с домофоном. Еще неделю пролежали без движения. Что же делать? Выкидывать в мусорные баки рука не поднимается. Где-то слышал, что на свалке бомжи собирают макулатуру. Сложил в багажник журналы и повез за поселок Морской: видел там нечто подобное, когда по грибы в прошлом году ездил.

Подъехал к фанерно-картонному сооружению. Сидят двое: он — с виду постарше — и она в пестром платьице и довольно молодая. Неторопливо, как в анекдотах якуты, курят.

— Я вам, ребята, целую библиотеку привез!

Мужик засмеялся:

— Вот тебе, Маша, и подарок на день рождения!

— Серьезно, что ли?

— А то!

— Ну тогда я еще привезу!

Через час я снова был на свалке и разгружал битком набитую машину уже книгами.

— Это действительно хороший подарок, — сказала Маша. — Что-то почитаем, что-то сдадим, томами стену к холодам выложим. Чай или кофе? — вдруг предложила она.

Я оторопел. Отказаться? Ироничный взгляд на несвежем лице Марии как будто уже все предопределил. Но ведь человек же!

— Через полчаса вернусь!

— Ага… — вяло и безнадежно согласилась Мария.

Я газанул, купил в поселке на ОбьГЭС колбасы, бутылку шампанского, «полторашку» пива и 0,5 «колы», пластиковые стаканчики и с этим несуразным набором вернулся.

Около шалаша чистой бумагой был застелен вполне приличный журнальный столик. В банке стояли полевые цветы. Я выставил свои подарки. Мужик сразу оживился при виде пива. Маша крутила в руках вино.

Был воскресный день и совершенно тихо. Свалка была с подветренной стороны, и ветерок приносил с полей запах цветущей кукурузы.

— За Машу! Сколько тебе? — спросил мужик.

— Неважно. Юбилей!

Даю тебе слово, это был один из лучших юбилеев, на которых мне довелось присутствовать в последнее время.

— И чем же он тебе так понравился?

— Абсолютной искренностью! До этого недавно я был приглашен на юбилей коллеги-чиновницы. Это была мука. В дорогом кафе нас рассадили строго по рангу. Цветы, тосты и подарки выстроились в длинную скучную очередь. Особенно тошнило от тостов. Красавицей и умницей называли безобразную, тупую, своенравную жабу. Пили за память о ее выдающихся родителях, которые «предопределили ренессанс России», и все присутствующие знали, что ее отец сидел просто за взятки. Восхищались талантами ее дочери, отлично понимая, что книги ее стихов и якобы ее рисунков были изданы за деньги матери, тоже, не приведи господи, какие. Зять зашелся в длиннющем тосте, восторгаясь человеческими достоинствами тещи, и плел что-то о том, как ему завидуют…

— А тебе не приходило в голову, что, может, они все были искренни?

— Думал я над этим. В чем-то ты прав, но тем страшнее. Фальшь на подобных мероприятиях стала нормой. От вранья становится плохо уже очень немногим.

— Ага, раньше было лучше!

— Да я все понимаю, не иронизируй! Разве автор 55-томного ПСС когда-нибудь думал, что иметь его сочинения в полном объеме в своем доме станет «престижным»? Что прежде, чем отвезти на свалку, я пробовал засунуть его в запасник какой-нибудь библиотеки, и надо мной только посмеялись. Знаешь, в бывшем здании обкома после 91-го года в подвальном этаже я однажды случайно увидел штабели портретов классиков марксизма-ленинизма. Десятки, если не сотни портретов. Надеюсь, их раздали художникам: рамы, холст, грунтовать даже не надо. А вдруг они лежат где-то и дожидаются, когда на них начнут малевать новые «лики»? неужели это предопределено: при смене власти одна большая ложь должна непременно замазываться другой ложью. Это же все-таки не счетверенный, потом усеченный до трех профиль так называемых классиков прежней эпохи!

забавно было видеть в малом зале областной администрации под громадными «образами» «классиков» восседающего первого губернатора области.

— Ладно, это я сам видел. А вот про Марию, по-моему, сочиняешь!

— А ты сам не видел на помойках старух? Там встречаются не только бездомные. Однажды я увидел свою учительницу и бежал оттуда, как Мопассан от Эйфелевой башни!

— Аркадий, не говори красиво! Почему бежал? Дал бы ей лучше сто рублей!

— Бежал от стыда за всю нашу проклятую действительность. А ста рублями тут не отделаешься. Да и как это: здравствуйте, Мария Ивановна, вот вам сто рублей! Соображаешь? А про Машу не вру. Очень хотелось, чтобы она на свой день рождения почувствовала себя человеком!

— Ага, и стенку из ПСС к холодам сложила!

— Хоть стенку. Большая часть современной так называемой литературы и на это не годится. Вот я сейчас тебе все рассказал, ты где-нибудь напишешь, а сколько еще таких, как я, или особенно постарше, возмутятся: посмел на икону плюнуть! Я же чем старше становлюсь, тем хуже мне ото всякой лжи: что от старой, что от новой.

— И за что же вы пили на дне рождения Марии?

— Очень хорошие были тосты, простые и искренние. Например: «За самое лучшее и сладкое, Маша, что у тебя есть!» — говорил ее спутник.