«Мы не умеем распоряжаться тем, что имеем»

Череду юбилейных встреч в Академгородке продолжил «круглый стол», проведенный в честь 40-летия экономического факультета НГУ. Не так часто в конференц-зале Института экономики и организации промышленного производства СО РАН собираются столь именитые отцы-основатели и выпускники разных лет экономфака, как это было на этот раз. Но с особым вниманием слушали одного из известнейших экономистов второй половины ХХ века, академика Абела Аганбегяна.

А после беседы за «круглым столом» нашему корреспонденту удалось задать знаменитому ученому еще ряд вопросов…

Нужен крутой поворот на восток

Фото Алексея НАДТОЧИЯ

После выступлений за «круглым столом», посвященным настоящей и будущей роли Сибири в экономическом развитии страны, Абел Гезевич подвел некоторые итоги.

По его словам, здесь, в Зауралье, есть все: от серьезных месторождений полезных ископаемых, углеводородов, леса до необходимых запасов пресной воды и огромных площадей для размещения предприятий переработки. Но вот распоряжаемся мы тем, и другим, и третьим пока далеко не лучшим образом.

Что касается добычи нефти, то колоссальное количество скважин после хищнической эксплуатации заброшено, в некоторых компаниях — до трети. Разведка новых месторождений углеводородов явно отстает от темпов добычи. Главенствует практика: побыстрее схватить «куски пожирнее», а уж потом кто-нибудь будет подчищать… Плохо используются современные технологии. Не осваиваются новые месторождения. В том числе и «Газпромом». Его долг внешним инвесторам составляет около 40 миллиардов долларов, у «Роснефти» — 36 миллиардов. Это опасные цифры, говорящие о недостаточно толковом хозяйственном управлении. Нет продвижения разведки и добычи углеводородов на восток.

Не зазорно, говорил Аганбегян, добывать минерально-сырьевые ресурсы, этим занимаются все страны, но зазорно не иметь глубокую переработку сырья, торговать преимущественно сырой нефтью и газом, лесом, в то время как для их переработки есть все необходимое. Лидируя в нефтедобыче, в нефтехимии мы находимся на 12-м месте в мире. А что касается леса, то на каждую тысячу кубов мы в три раза меньше выпускаем готовой продукции, чем США и Канада, и в пять раз меньше, чем Швеция и Финляндия.

Между тем рост цен на энергоносители прекратился, и государство впервые недобрало около 200 миллиардов рублей налогов. Это «первый звоночек», и надо, чтобы он был услышан.

Государство — само по себе плохой коммерсант, но имеет большие возможности для управления этими процессами: выгодная инвесторам кредитная политика, налоговые и таможенные льготы, поощрение нужных проектов, активизация геологоразведочных работ и т. д. Но главное все-таки — развитие современной инфраструктуры: в Сибири, на Севере, на Сахалине. Это и инженерные коммуникации, и создание необходимых условий для жизни людей.

Пока эта работа по сравнению с прежними десятилетиями запущена, восточные регионы страны все более нуждаются в рабочей силе. Если, к примеру, взять узкую полосу Транссиба, то вдоль него в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке проживают четыре миллиона человек, а чуть южнее, в Китае — 120 миллионов. Влияние китайской экономики становится все более ощутимым. Китайцы на нашей территории заготавливают лес, много строят, ввозят много дешевых товаров, в том числе и автомобилей.

В то же время в России, как ни в одной другой стране мира, произошла высокая концентрация (до 75 процентов) капитала, науки, образования в столичных центрах. Подобный перекос в экономическом и социальном развитии невозможен, к примеру, в Америке. Там деньги, заработанные в Калифорнии, остаются в Калифорнии по действующему законодательству. Такая же картина и в Германии.

Государство просто обязано круто повернуться на восток страны. Без нового притока людских ресурсов экономических задач развития этих регионов и в целом России решить невозможно.

Полвека назад вместе с интенсивным развитием Сибири было совершено самое крупное в истории переселение ученых. До создания Сибирского отделения на всю Сибирь был лишь один доктор экономических наук. Сейчас ситуация резко изменилась, существует собственная сибирская экономическая школа. Накоплен опыт стратегического планирования. Но опыт создания СО РАН еще как следует не изучен.

Несмотря на все недостатки прежней системы, она периодически совершала крупные прорывы в стратегическом развитии. Так было и в конце 50-х, конце 60-х и начале 70-х годов. Было создано не только Сибирское отделение. Очень быстро сооружались огромные гидроэлектростанции, осваивались месторождения нефти, прокладывались тысячи километров в год трубопроводов. Из геополитических расчетов строился БАМ и т. д. Сейчас страна нуждается в очередном стратегическом прорыве.

Отвечая на вопросы, академик Аганбегян, в частности, заметил: что касается в целом развития отечественной промышленности, то он оптимист — новые технологии уже пришли, к примеру, в пищевую промышленность, которая стала вполне конкурентоспособна. Россия импортирует, например, всего три процента потребляемого пива. А что касается вступления нашей страны в ВТО, то, по мнению ученого, «никто его просто не заметит». Хотя членство в этой организации предоставляет, конечно, определенные преимущества. Не надо только унизительно проситься в нее. Запад тоже заинтересован в нашем вступлении в ВТО, поэтому мы вправе предлагать определенные условия нашего вступления.

Не всё так прямолинейно…

Уже после «круглого стола» мы спросили академика Аганбегяна, верно ли, что главными причинами распада прежней государственной системы были экономические?

— Я политикой не занимаюсь и поэтому не берусь судить об этом. Но что касается экономики, то система руководства ею вошла в некоторое противоречие с уровнем развития производительных сил. Орджоникидзе знал директоров предприятий в лицо. Но за десятилетия произошел такой рост экономического развития, что плановая система руководства стала просто тормозом. Все, вплоть до болта, надо было согласовывать с Центром. Некогда современное прекрасное предприятие ВАЗ тоже становилось почти феодальным: чтобы в мелочах не зависеть от Центра, приходилось все делать самим. И поэтому на нем трудились сто тысяч человек. А на «Фиате», который выпускал в два раза больше автомобилей, тридцать тысяч. И сейчас в компании «Ниссан» один рабочий, к примеру, в год условно производит сто автомобилей, а вазовец — шесть с половиной.

Производство ведь в конечном счете существует для потребления. У нас экономика стала временами работать сама на себя. Валовый продукт в рыночной экономике определяется наличием платежеспособного спроса. Одно с другим связано: рынок предлагает то, что люди могут купить. Распределительная экономика забуксовала.

Хотя в 60–70-х годах у нас были крупные достижения и в науке, и в технике, мы начали стремительно отставать в цикличности обновления производства, в новых технологиях. А люди все чаще выезжали за рубеж, коммуникации расширялись, было заметно, что мы начали сильно отставать в уровне жизни, здравоохранении. Все это наложилось на трагические обстоятельства внутренней политики, национальные противоречия, противоречия между республиками…

— Но вот пример Китая интересен?

— В чем-то они оказались мудрее нас. Во-первых, начали с сельского хозяйства, потому что страна преимущественно аграрная. Полностью дали свободу крестьянам. В то время как у нас аграрный сектор традиционно больше всего забюрократизирован. А в промышленности у них по-прежнему все под контролем государства. Хотя руководят крупнейшими компаниями частные лица. Схема такая: частная инициатива плюс контроль и помощь государства.

Когда мало денег, больше изворотливости

По-русски это звучит так: голь на выдумки хитра. Но ученый не произносил этих слов, и приписывать их мы ему не будем. Дело в том, что еще с новосибирских времен академик Аганбегян слыл человеком состоятельным и преуспевающим. Но на вопрос о том, насколько ему удалось повернуть на новые рельсы преподавание в Академии народного хозяйства после его назначения ее ректором в 1989 году — в самый переломный момент истории страны, он ответил:

— Видите ли, я имел уже хороший опыт в Сибирском отделении. В президиуме я был единственный экономист и главный по добыванию денег. Обивал пороги в Москве в министерствах, но мы учились зарабатывать деньги и сами. Наш институт, например, ИЭОПП, более чем на половину уже тогда финансировался не из бюджета, а по хоздоговорным работам. Активно работали по договорам и другие институты. И поэтому, когда я был назначен ректором Академии народного хозяйства, а до этого я довольно много времени преподавал в лучших бизнес-школах США, то довольно быстро мы сделали это учебное заведение богатым. Пользуясь наработанными связями, я пропустил через западные бизнес-школы основной костяк, несколько десятков человек, преподавателей. Мы начали активно работать по договорам, и в этом году, к примеру, мы заработаем около двух миллиардов рублей. Профессор у нас сейчас получает две-три тысячи долларов, а руководитель школы — несколько тысяч. Наши выпускники оцениваются на уровне средних бизнес-школ Запада. То есть наши методики вполне конкурентоспособны.

— Абел Гезевич, лет двадцать назад в Новосибирске ходили слухи, что вас приглашают на работу в Армению премьер-министром?..

— Был такой слух, но реально меня приглашали не в правительство, а возглавить Академию наук Армянской ССР. И честно говоря, для меня это было полной неожиданностью. Хотя после избрания в Академию наук связи с Арменией у меня были, я подготовил почти два десятка кандидатов наук, несколько докторов наук. Но хотя по национальности я армянин, вырос в Тбилиси, на армянском говорил только в детстве, и поэтому даже лекции в Ереване читал на русском и их переводили. В общем, все это осталось на уровне разговора…