Надпись на рейхстаге

Её оставил в мае 45-го наш земляк Михаил Сидоркин

Михаил Сидоркин был призван в Красную армию в октябре 1941-го. Дошел до Берлина. Сегодня полковник в отставке вспоминает, как он стал оперуполномоченным особого отдела военной контрразведки «СМЕРШ» 3-й гвардейской танковой армии:

Фото с сайта www.mdf.ru

—…В Новой Водолаге офицеры частей встречали своих солдат, вышедших из окружения. Меня увидел офицер штаба корпуса майор Рыскун и привез нас на пункт сбора 3-й танковой армии. Позже войска и штаб корпуса сосредоточились в совхозе «Диктатура пролетариата» Тульской области. Из окружения вышло более 60–70 процентов личного состава корпуса. Вот здесь адъютант комкора, бывший командир танкового батальона капитан Ф. Богданов, с которым мы, несмотря на большую разницу в положении и воинских званиях, сдружились, сообщил, что меня вызывают в особый отдел.

Принял меня начальник особого отдела 15-го танкового корпуса подполковник Маранин, опытный чекист, который знал Дзержинского. Он провел со мной содержательную беседу, интересовался образованием, где воевал. Спросил, не пью ли я водку. Я ответил: «Как же не пью, товарищ подполковник? Пью, вместе с танкистами экипажа, по 100 граммов фронтовых перед боем». Он был строгим человеком, но после этих слов почему-то засмеялся. Я смутился, покраснел и подумал: «Вот болтнул, так болтнул! Да еще такому начальнику!» А он мне говорит: «Ну, ты, сержант (я был младшим сержантом), интересный и уж очень откровенный человек. 100 граммов положено каждому фронтовику. А перед боем лучше не пить, а танкистам в особенности. Ориентация не та после водки».

Выслушав меня, начальник сказал, что я хороший сержант: «Мы хотим из тебя сделать хорошего офицера-контрразведчика». Похвалив меня за смелость и решительность, проявленные в боях в окружении (он также был там), сказал, что именно такие люди им нужны, и предложил перейти на работу в контрразведку, предварительно поехав на краткосрочные курсы. От поездки на курсы я отказался, заявив, что только что прибыл из училища на войну. Маранин сказал, что я военный человек, нахожусь в действующей армии и должен служить там, где принесу больше пользы. А это виднее начальству: «Мы берем не каждого, а наиболее достойных».

Я согласился. Он стал добрее и заявил, что, по-хорошему, сибиряка надо послать в новосибирскую школу — в одну из лучших школ Союза, где сильный преподавательский состав и дают хорошие знания. Но я поехал на краткосрочные курсы при управлении особых отделов Брянского фронта в Щекино, недалеко от Ясной Поляны Л. Н. Толстого. Здесь я впервые узнал и услышал положительный отзыв о Новосибирской школе контрразведки.

20 марта на курсы в Щекино съехалось около 30-ти младших офицеров, несколько старшин и сержантов. Из нашей армии прибыли старший лейтенант Кудряшов, лейтенант Потрохов, старшина Кондратов и я. Курсантов прикрепили к столовой управления, разместили на частных квартирах. Перед нами выступили начальник курсов, начальник отдела кадров. Нам разъяснили, где мы находимся, призвали к дисциплине и порядку.

Курсы были рассчитаны на месячный срок обучения. Нам выдали тетради, которые после занятий собирали. Занятие вели начальники отделов, практические работники, следователи. Познакомили с Уголовным и Процессуальным кодексами РСФСР.

…Полк по тревоге вывели в лагеря. Меня срочно отозвали в Управление особых отделов фронта. Я прибыл в особый отдел армии. Начальник отдела полковник Мастицкий принял и назначил меня оперуполномоченным вновь сформированного 194-го отдельного автомобильного батальона. Кузьмину приказал переодеть меня в новую офицерскую форму, представить командиру батальона и в работе оказывать помощь. В новой форме я представился А. Кузьмину. Посмотрев на меня, он сказал: «Вот теперь ты смотришься хорошо!»

Красноармейцы выкопали мне землянку, сделали стол, скамейки, из гильзы снаряда — лампу. Я знакомился с личным составом, вооружением, изучал обстановку. Перед предстоящими боевыми действиями, в порядке исключения, мне разрешили работать самостоятельно с учетом оперативной обстановки на месте. Из-за дефицита бумаги для обложек дел нередко использовались газеты, журналы. Работы было много. И вот первый результат. При прочесывании соседнего леса задержали агента немецкой разведки, которого вместе с документами я доставил в особый отдел армии, получив похвалу. Вот так началась моя служба в военной контрразведке.

Весной 1943 года особые отделы были реорганизованы в отделы военной контрразведки «СМЕРШ» («Смерть шпионам») Главного управления контрразведки при Наркомате обороны СССР. Маранину присвоили воинское звание полковника, а мне в июне — лейтенанта.

…За время войны только органами военной контрразведки страны было разоблачено более 32 тысяч шпионов, свыше 200 тысяч террористов, диверсантов, изменников Родины и других врагов, в том числе несколько сот выявили особисты 3-й гвардейской танковой армии. Были результаты и у автора этих строк. За положительные результаты в работе 20 декабря 1944 года П. Рыбалко на торжественном собрании отдела вручил мне орден Отечественной войны 2-й степени.

В 3-й гвардейской танковой армии мы с женой Надеждой Александровной, гвардии лейтенантом медицинской службы, прошли дорогами войны до Берлина и Праги. В первых числах мая 1945 года имели честь, как и другие участники взятия фашистского логова, в том числе маршал Победы Георгий Жуков, оставить для истории свои фамилии на стене поверженного рейхстага: «Н. Шаронина, М. Сидоркин». Свободного места на стене не было, поэтому смелая, мужественная и верная моя невеста Надя писала свою фамилию, стоя на моих плечах.

9 Мая 1945 года 3-я гвардейская танковая армия освободила Прагу и здесь закончила свой боевой путь. Это было в День Победы…