Ранимость как начало всех начал
Он крайне не любил говорить и писать о себе. Полагал, что за поэта должны сказать его стихи, и повторял слова Сент-Экзюпери: «Ищите меня в том, что я пишу». Тем значимее и интереснее только что увидевшая свет книга Алексея Горшенина «Большое сердце поэта» с подзаголовком «Очерк творческой судьбы», которая позволяет не только понять, но и прикоснуться, что бывает не так часто, к святая святых — таинству души поэта.
Особым лиризмом, задушевностью, нежностью и взволнованностью отличался поэтический сборник Александра Кухно с названием «Ранимость«. Одни рецензенты нашли его «в чем-то дерзким, в чем-то полемичным», у других он вызвал возмущение, третьи обвинили поэта за стихи о ранимости в нескромности… А он просто писал, как дышал. Не стесняясь чувств и предельно доверяя читателю. Душевная ранимость была чертой его характера, своеобразным нервом его поэзии и его «фирменным знаком». Низкий болевой порог делал его стихи неповторимыми, наполняя особой энергией и настроением. «Легкоранимую, как бы обнаженную душу поэта переполняли и тоска, и отчаяние, и любовь к этому белому свету, и страстные порывы к жизни, к творчеству, и рвется он в какие-то заманчивые дальние дали…» — писал о мятущейся натуре Кухно Илья Лавров.
В поэзию Кухно вошел в середине 50-х. Его творческий рассвет пришелся на 60-е — время «разгула» поэтической стихии в стране. Стихи получали высокую оценку, в том числе у таких признанных мастеров поэтического слова, как Михаил Светлов и Вероника Тушнова. В последнее десятилетие жизни был на стихи крайне сдержан. Высочайшая мера требовательности к себе не позволяла выносить на читательский суд более двух-трех стихотворений в год. Остальное было «в стол» — после его смерти обнаружился целый ворох вполне законченных, прекрасных, глубоких поэтических сочинений.
Из жизни ушел рано, в неполные 46. Оставив четыре небольших стихотворных книжки. Пять солидных, хорошо изданных книг, в числе которых и мемориальный сборник «Слова, зовущие к добру», вышли уже после его смерти.
«… но ведь это материя уплыла, растаяла, исчезла, а самое лучшее, что было в поэте, осталось на земле, с людьми и приходит к нам сейчас, когда мы открываем его книги…» (Илья Лавров).
В анналах классики сибирской поэзии навсегда остались его «Рукавички», «Телеграммы», «Река Молчания», «Аленушка»… И конечно, его «Ранимость»…
Ранимость…
Странное какое
Понятье!..
Это от нее
Звезда зажглась в степном покое,
Пылит и светится жнивье;
И песню затевают люди,
смеются, плачут —
все не в лад! —
неосторожно любят, судят,
низводят и боготворят…
И в них живет необходимость
любить
и думать по ночам
про эту самую ранимость,
что есть начало всех начал.
