А летописец назвал меня нечистой силой

Продолжаем знакомить наших читателей с наиболее интересными публикациями журнала «Чудеса и Приключения», полученными из редакции этого издания. Как уже сообщалось, такие подборки по договору с журналом мы будем периодически публиковать на страницах «Вечерки».

Лет тридцать назад автору приснился сон, будто он попал в стан татаро-монголов, осаждавших Киев в декабре 1240 года…

Увидел себя в Киеве на восходе солнца. Большая часть города уже взята татарами. Незанятой оставалась меньшая часть — Святославов город с Софией Киевской. Погода была морозная, на деревьях серебрился пушистый иней. Я сразу понял, куда попал. Я стоял на улице, застроенной двухэтажными домами с маленькими оконцами. Между ними и стеной Святославова города лежала полоса земли шириной метров пятьдесят. За ней находился ров шириной метров восемь, а за рвом шла стена из двух рядов брёвен, промежуток между которыми был засыпан землёй. Татары разбирали срубы домов. Пользуясь древками копий как рычагами, они скатывали брёвна в ров. На протяжении метров шестидесяти они заполнили ров до краёв, но продолжали накатывать ряды брёвен ещё выше.

Я стал думать, как сорвать штурм города, спасти уцелевших жителей и памятники культуры от гибели. Вдруг один из татар заметил меня. А одет я был в однобортное тёмно-синее драповое пальто с цигейковым воротником «под выдру». На голове шапка-боярка с бархатным тёмно-синим верхом и опушкой из той же цигейки. Чёрные брюки навыпуск, чёрные высокие ботинки, кожаные перчатки. Один воин впился в меня глазами, а потом почтительно согнулся в поклоне. Другой воин жестом пригласил меня в ближайший дом. На втором этаже в большой комнате за длинным дубовым столом, покрытым вышитой льняной скатертью, сидели на скамьях воины. Справа от двери виднелась стойка с медным рукомойником и медным тазом под ним. На медной полочке лежало… несколько кусочков туалетного мыла! А на деревянных колышках висели… льняные полотенца!

Возле кресла во главе стола стоял молодой широкоплечий татарин. Он радостно улыбнулся мне и что-то сказал воинам. Те встали. Татарин приветливо схватил меня за руку и заговорил… по-русски!

— Мои воины тебя сразу узнали, — сказал он с каким-то акцентом. — Дай-ка я тебя получше рассмотрю! Раздевайся и садись с нами завтракать!

Меня поразило, что он почти правильно назвал моё имя. Я поправил его, и он удивился, что мои родители так меня назвали.

— Они что — католики?

— Да нет, православные, — ответил я.

Он обернулся к воинам и резко бросил:

— Это мой потомок! Он сядет во главе стола! Будете ему подчиняться!

Один из воинов забрал мою одежду и повесил её на резной деревянный колышек, торчащий из стены. Там же висели шубы других воинов и были сложены доспехи.

— Так вы мой предок, — растерянно сказал я. — А где же ваша жена?

— Почему ты говоришь мне «вы»? Я ведь один. Я ещё в походах, не нашёл времени жениться. И деток у меня нет. Эй, стражник! Помоги умыться господину!

— А нас учили, что татаро-монголы никогда не умывались и не мылись, — некстати сказал я.

Общий хохот ответил мне. Но предок всё же пояснил:

— Мы часто моемся в банях, паримся в них. У нас без мыла в поход воина не пускают.

После умывания прислужник развернул передо мною белое льняное полотенце. Внизу его красной шерстью были вышиты петухи. Я подумал, что полотенца татары захватили в русских деревнях. Ведь именно там я их видел. Только петухи были вышиты льном. Я спросил: «Это трофей?» — и пожалел, что сказал. Предок не поймёт это слово. Но он понял.

— Нет, это не военная добыча. Это наше, народное. Красный петух — символ нашего народа.

— А вышивка шерстью по льну?

— Это тоже наше исконное.

Я вытерся, и предок подвёл меня к креслу во главе стола. Не успел я сесть, как он приказал:

— На молитву!

К моему удивлению, все воины начали читать по-церковнославянски «Отче наш».

— А нас учили, что монголы язычники, — после молитвы сказал я.

— Да нас греческие миссионеры крестили шестьсот лет назад! — возмутился предок. — Мы все ортодоксы-христиане!

— А почему вы не сожгли дома вокруг крепостных стен? У нас на картинах, изображающих взятие вами русских городов, рисуют горящие дома.

— А мы никогда не жжём дома. Они нам самим нужны. Лучше жить в бревенчатом доме, чем в юрте. Лучше печь хлеб в печи, чем на костре лепёшки. Ходить в бревенчатую баню лучше, чем париться в юрте. Жгут свои дома сами жители, чтобы враги не имели пристанища, а потом все уходят за стену. Но сейчас они пожадничали и не сожгли, и это им дорого обойдётся.

Слуги положили на колени каждого небольшие льняные полотенца. Сели за стол и мы. На середину стола поставили деревянное блюдо с крупно нарезанными ломтями пшеничного (?!) хлеба и солонки с мелкой, но грязноватой солью. Мне подумалось, что это враги Киева, а значит, и мой предок — мой враг.

Слуги поставили глиняные миски с тёплой водой для мытья рук во время еды, а потом внесли деревянное корыто с варёной тушей барана. Предок взял баранью голову и часть передней ноги и положил мне на деревянное блюдо. Затем стал одаривать кусками остальных. Воины ели аккуратно, пользуясь двузубыми вилками и ножами с деревянными ручками. Ели с хлебом, макая его в солонку. Баранина была несолёной, хлеб тоже. Я присмотрелся к сидящим. У одних — скуластые лица и раскосые глаза, другие — узколицые с круглыми глазами. Синеглазый мой предок был с очень белой кожей, со скуластым лицом, но глаза его не раскосые. Убрав со стола, слуги подали глазированные синие пиалы из глины и блюдечки с шариками тёмного цвета. Предок дал мне знак начинать пить первым. Чай был солоноватым. Шарики размером с пятикопеечную монету оказались печеньем из пшеничной муки, сдобным и солёным.

— Ты тысяцкий? — спросил я после чая.

— Тысяцкие они, — кивнул он вслед выбежавшим воинам. — Я темник.

Мы вышли из дома. Улицы больше не было — один неопрятный пустырь с мусором и развороченными подвалами. Брёвна от разобранных домов татары уложили в длинную эстакаду, начинавшуюся метрах в тридцати от рва и оканчивающуюся у самой стены. Высота эстакады была около двух метров. С моей стороны у неё лежали копны сена с соломой, а рядом стоял монгольский воин с горящим факелом.

Решив, что татары и дальше будут наращивать эстакаду, чтобы по ней ворваться в город, я лихорадочно стал перебирать варианты его спасения. Может, попытаться уговорить предка отказаться от штурма? Ведь разорять город не по-божески! Он же христианин! Но это слишком долго. Тогда я взял у воина факел и поджёг несколько копен. Сухая солома загорелась легко, и от неё пламя перебросилось на брёвна. Скоро вспыхнула вся эстакада. Но получилось не то, на что я рассчитывал. Я хотел сжечь эстакаду, чтобы монголы не могли влезть по ней на стену, но я не учёл направления ветра. А он погнал пламя и дым прямо на защитников города, и они разбежались. Брёвна пылали как порох. От жара нельзя было стоять возле эстакады. Мы отступили от неё метров на сто. И тут случилось непредвиденное. У стен сгорела опалубка — два ряда брёвен. А засыпка, промёрзшая за месяц зимы, оттаяла от страшного жара и с глухим шумом рухнула в ров. В стене образовался пролом.

Предок смотрел восхищённо.

— Ты весь в меня. У тебя тоже отличное тактическое мышление. Всё сделал правильно и вовремя!

Оказалось, что всё так и было задумано, и я невольно помог татарам. «Теперь спасти город может только смерть военачальника, командующего штурмом«, — подумал я. Но предок уже подал команду, и откуда-то с гиком и свистом в образовавшийся пролом по земляному валу посотенно устремилась одна из тысяч. Из-за стен послышались вопли несчастных, погибающих под саблями татар и копытами коней.

Приступ ярости и холодного отчаяния захлестнул меня. Я выхватил меч из ножен предка, успев подумать, что мечу лет восемьсот, а он не ржавый и такой острый, как новенький. Нет, мечу всего лет восемьдесят. Тогда почему же мы оба молодые: предок и я?

Предок не сопротивлялся, он даже помог мне обнажить его меч, придержав ножны. Он, видимо, решил, что я хочу участвовать в уличном бою. Но я всадил ему два раза меч между лопаток — потому что кольчуга у него была только спереди. Предок упал.

Послышались крики: «Бату-хан! Бату-хан!» — и метрах в семидесяти я увидел на сером коне Батыя с небольшой свитой. На голове его сиял островерхий позолоченный шлем с крестом на шишаке. Да, не соврал предок. Видимо, и Батый был православный. Я вспомнил, что казанские учёные, проведя специальные изыскания, открыли, что тётка Батыя была женой моего предка Кучера и матерью сражённого мною предка, сына Кучера.

У ног моих послышался стон. Предок приподнялся на руках и пытался что-то сказать. Изо рта его текла кровь. Когда он заговорил, она стала пузыриться.

— Прости, — сказал он, — я что-то сделал не так? В чём моя ошибка? — И такая тоска была в его голосе.

А штурмом командовал теперь Батый…

Проснувшись, я долго не мог прийти в себя. Я понял, что если я не взорвался, не аннигилировал, то только по одной причине: значит, мой предок выжил после моих ударов мечом. Ещё оставалось чувство стыда, что я не смог сорвать штурм.

Мне захотелось проверить всё, что я узнал из сна. В киевском Музее народного искусства Украины я нашёл ответ на первый из вопросов: вышивка крашеной шерстью по льну и сейчас применяется в сёлах Закарпатской Украины. А женщины там носят халаты из чёрного сатина, стёганые на вате, узбекского образца.

В книге «Аз и я» О. Сулейменова я прочитал, что изображение красного петуха — это действительно символ ряда тюркских народов и излюбленный сюжет их вышивок. Так я получил ответ на второй вопрос.

Ответ на третий свой вопрос я нашёл, читая работу академика-белоэмигранта М. И. Ростовцева. Он писал, что 95% личного состава татаро-монголов были православными. А крещены их предки были в VII веке византийскими миссионерами.

Но главная проверка состоялась в августе 1981 года, когда я приехал в Киев. Ещё раньше я рассказал студентам-психологам Киевского университета, работавшим проводниками, свой сон и попросил помочь его проверить. Проверять пришлось в час ночи, когда затих поток автомобилей. Мы — это я, археолог Саша Абовян, четырнадцать студентов Киевского университета, психологов и историков — пошли к Софии Киевской.

Я вспомнил, как во сне светило солнце, примерный час дня… и, наконец, нашёл то место, где была эстакада. Саша кинулся обнимать меня. Оказывается, только весной этого года Абовян и другие преподаватели вместе со студентами нашли следы пролома в городской стене, сделанного в ней татарами в 1240 году. И способ, которым был сделан пролом, я указал правильно. Я ошибся всего метров на пять. Но главный сюрприз ждал меня на следующий день. Саша дал мне почитать изданный только в прошлом, 1980 году ещё один список русской летописи. В ней я прочитал, что руководивший штурмом «был зело уязвлён в спину нечистой силой». Я был так потрясён этим известием, что не только не выпросил эту книгу, но даже не списал её выходные данные.

Эльвир КУЧЕРЕНКО (печатается с сокращениями)